Мир приключений 1976 г.
Шрифт:
— Сюда! Солдаты, сюда! Немцы!
Похоже, что его заметили. Когда Тимка вылетел из-под арки, он, призывно взмахивая руками, бросился кому-то навстречу:
— Сюда! Хайль Гитлер!
Тимка с ходу подставил ему ножку, и Кравцов, от неожиданности вскинув руки, всей тяжестью грохнулся на мостовую.
— Эр ист коммунист! — крикнул Тимка.
От
— Стоять! Стоять! — закричали немцы.
От удара в грудь Тимка выпустил пиджак Кравцова и отлетел к стене, но тут же снова бросился на противника, не переставая кричать немцам:
— Эр ист коммунист! Эр ист коммунист!
Кравцов занес кулак, чтобы на этот раз ударить в лицо. Но передний немец уже взмахнул автоматом, и звука удара Тимка не слышал, но Кравцов опять грохнулся на мостовую.
— Эр ист коммунист! — снова повторил Тимка. — Бандит!
— Поганое отродье! — выкрикнул Кравцов, пытаясь вскочить на ноги.
Подбежавший вторым немец пнул его сапогом в лицо, ловко подхватил под руку и бегом поволок по мостовой назад, к перекрестку.
— Эр ист коммунист! — на всякий случай еще раз повторил Тимка первому солдату; тот одобрительно засмеялся, оглядывая его из-под надвинутой до бровей каски.
— Гутен кнабе! — Он погладил Тимку по голове. — Зер гутен! — И, грохоча тяжелыми сапогами, побежал догонять своего приятеля.
На перекрестке опять взревел мотоциклетный мотор.
Тимка вгляделся в темноту арки. Почти у выхода на тротуар стояли, испуганно прижавшись к стене, Ася и Ангелина Васильевна.
Тимка подобрал сбитую Кравцовым кепку.
— Чего это он сказал, Ася?
— Хороший мальчик, очень хороший, — перевела Ася.
— Вот гад! — выругался Тимка, очищая кепкой брюки и куртку.
— Чего ты ругаешься? — грустно упрекнула Ася.
— На гадов можно, — успокоил ее Тимка.
Они думали, что Ангелина Васильевна опять заплакала, но, когда хотели отнять ее руки от лица, увидели, что она беззвучно смеется.
— Как его, сударика нашего, приласкали! «Хайль Гитлер»!
Ася тоже неуверенно заулыбалась в ответ.
— Тетя Геля, вы идите, пока еще можно, — сказал Тимка. — А мы с Асей придумаем что-нибудь.
Звук мотоциклетных моторов раздавался уже где-то в другом конце города. Ангелина Васильевна перестала смеяться и неожиданно всхлипнула:
— Ох, господи! Нервушки мои… Пацаны вы мои несчастные…
— Бегите, тетя Геля, мы тоже, — повторил Тимка.
— Погоди! — Ангелина Васильевна быстро схватила кравцовские авоськи. — А ну, идемте куда-нибудь, посмотрим, что
Они забежали в соседний подъезд, где был проход на параллельную улицу. В авоськах оказались рыбные консервы. Ангелина Васильевна хотела все их оставить Асе и Тимке — они воспротивились. Набили ей через верх одну авоську и заставили взять еще несколько банок в руки.
— Вас там, теть Геля, много! — приговаривала Ася, стараясь втиснуть в карманы ее джемпера еще две банки. — А нам хватит…
Ангелина Васильевна опять заплакала и поцеловала обоих, что Тимка, в общем-то, впервые стерпел от чужого человека.
— Улица лейтенанта Шмидта, четырнадцать! — сказала Ангелина Васильевна на прощанье. — Вы, если что, приходите: Шмидта, четырнадцать! Горе мое, деточки!..
— Ладно, теть Геля, придем! — пообещал Тимка. И Ася повторила, как эхо:
— Придем, теть Геля…
В СТАРОМ УБЕЖИЩЕ
Тимка огляделся, когда они остались вдвоем. Он мог предложить Асе только одно: пробираться к морю, в развалины рыбокомбината, где сам уже провел почти сутки.
— Больно, Тимош! — пожаловалась Ася, когда он хотел увлечь ее вниз по улице Челюскинцев, к бухте.
Пока делили консервы, он дал ей подержать авоську и только теперь спохватился, что кожаные ремешки тяжелой сумки режут и без того в кровь изодранные ладони Аси.
Взял у нее сумку. Ася подула на ладонь, успокаивая боль. Надо было чем-то помочь ей. К тому же в одних сандалиях на босу ногу, в ситцевой кофточке без рукавов и короткой юбке ей не согреться в развалинах, особенно перед рассветом, когда выпадает роса.
— Иди за мной! — Тимка шагнул в подъезд и через внутренний двор, через две сорванные с петель двери зашагал на параллельную улицу.
Ася молча семенила сзади. У выхода на улицу Разина Тимка жестом велел ей остановиться. В проеме входной двери, опершись грудью на тяжелую, толстую палку и глядя куда-то вверх по-над разрушенными зданиями, стоял бородатый, седой и недвижный, как статуя, старик. Должно быть, он вышел из дому впервые за много месяцев: раньше Тимка никогда не видел его на своей улице.
— Дедушка… — позвал он. (Тот медленно, тяжело оглянулся.) — Немцев там не видно? — спросил Тимка.
— Не видать… — глухим, дрожащим голосом ответил старик. — Должно, разведка была… Ночью они не войдут… Ждите утром, внучата… Дожили!.. — сказал старик, и голова его затряслась.
Никогда не видел Тимка, чтобы взрослые так вдруг, так открыто плакали. И Ася невольно прижалась к нему сбоку.
Тимка не знал, что можно сказать этому седому, старому человеку. Что еще не все кончено? Что наши вернутся?.. Тот и без него наверняка знал это.