Мир приключений 1977 г.
Шрифт:
Страна, в которой происходит действие повестей, точно не поименована и в таком страшном виде еще, к счастью, не значится на земном шаре. В ней осуществились некоторые, отнюдь не фантастические тенденции общественного развития буржуазной «демократии», но сатирически заостренные, гиперболизированные.
В этой стране произошло сращивание государственного аппарата с организованной преступностью, то есть мафия стала фактически правящей силой. В центре внимания писателя находятся гангстерские корпорации, которые заняты торговлей наркотиками, вовсе не подпольной, а открытой, только что не магазинной торговлей «белым снадобьем» — героином, наркотиком, который быстро и надежно расправляется с несчастными, попавшими под его власть. Таким образом, гангстеры превратились в бизнесменов, которые мыслят, можно сказать, по-государственному. Например, они вовсе не заинтересованы в безграничном расширении своей торговли, понимая, что если все станут наркоманами, «нарками» на местном жаргоне, то некому будет производить те общественные ценности,
Действие второй повести из книги З.Юрьева, «Человек под копирку», происходит в той же стране, просто взят другой социальный круг. Впрочем, на поверку оказывается, что доктор Грейсон, нашедший способ выращивать неотличимые человеческие копии из любой клетки «оригинала», мало чем отличается от «маффиозо». Он такой же преступник, только с ученой степенью, то есть еще более страшный. Вспомним эсэсовских врачей, которые проводили опыты на заключенных в концлагерях. Чем Грейсон не фашист? Из своего выдающегося открытия он создал прибыльное дельце: его слепки служат живым складом «запчастей» или даже запасных туловищ, в случае если «первый экземпляр» постареет, заболеет или попадет в катастрофу. Фантастика? В очень небольшой степени. «Тысячи людей мечтают заполучить сердце, печень или почки 17-летнего парня, который бы только что разбился на мотоцикле». Это цитата не из фантастического романа, а из сегодняшнего номера газеты «Нью-Йорк таймс». Если уж сегодня могут существовать подобные извращенные отношения между людьми, так можно не сомневаться, что, появись подобный доктор Грейсон в действительности, он легко найдет покупателей на свой уникальный «товар». Разумеется, это недешевое удовольствие могут позволить себе только немногие, очень состоятельные люди, поэтому предприятие держится в глубочайшем секрете: «питомник» для выращивания челозекозаменителей под названием Нова спрятан от нежелательных визитеров в глубине тропического леса. (Продолжим цитирование статьи из «Нью-Йорк таймс»: «Уместно здесь снова задать щекотливый вопрос: кто получает шанс на продление жизни в США? Ответ вряд ли кого удивит: поскольку «запасные» органы — товар довольно редкий, он попадает главным образом к наиболее состоятельным и пользующимся влиянием членам общества».)
Процветание любой гангстерской компании немыслимо без жесточайшего подавления малейших признаков инакомыслия. Нарушивших установленный им самим Закон доктор Грейсон подвергает мучительнейшей из казней — его отправляют на съедение рыжим муравьям. (Не совсем, правда, понятно, почему так спокойно, не протестуя хотя бы внутренне, реагирует на подобные «аутодафе» обслуживающий персонал Новы, который ведь впрямую не замешан в преступных занятиях Грейсона, например медсестра Изабелла).
Дополнительную краску в повесть вносит главный герой — монах-полицейский, адепт новой, «научной» религии — «налигии», идолом которой служит… компьютер. В этой налигии, инлитвах, конечно, немало авторской иронии. З.Юрьев как бы довел до предела элементы обожествления науки, абсолютизацию технического прогресса. Не сможет ли машина заменить утраченное чувство общения, связать воедино разбредшиеся души? Существуют же и вправду электронные свахи. Впрочем, в повести З.Юрьева наглядно показано, что «научная» религия» ничуть не лучше любой другой.
Под названием «Люди и слепки» повесть З.Юрьева была опубликована в журнале «Наука и религия», где после ее окончания состоялось интересное обсуждение, в котором приняли участие писатель, философ, историк и биолог. В этом разговоре был затронут, в частности, один не очень простой вопрос, который может возникнуть у читателей «Человека под копирку».
Руководствуясь «гуманными» соображениями, а практически желая избежать (ненужных конфликтов в тот день, когда у слепков приходится «изымать» части тела, Грейсон выращивает своих питомцев в изоляции от человеческого общества. Персоналу Новы под угрозой муравейника запрещено разговаривать со слепками, а тем более учить их говорить. Таким образом, как считает «руководство» Новы, слепки лишены человеческого сознания.
И верно, Маугли, как известно, всего лишь красивая выдумка Киплинга. Выросший в волчьей семье ребенок будет иметь сознание волчонка, а не человека.
Но в таком случае можно ли считать слепки людьми, а если нет, то в чем же аморальность эксперимента Грейсона? Никто ведь не станет возражать против выращивания ног, рук, сердца или почек в отдельности. И никто не считает безнравственным использовать в медицинских целях, скажем, обезьян.
Дело тут упирается в вопрос: что такое человек?
Надо сказать, вопрос, что такое человек, в чем его сущность, очень часто встречается в фантастической литературе, которой все время приходится иметь дело с нечеловеческими разумами — кибернетическими, внеземными, выращенными на питательных средах, и т. д.
Очень подробна эта проблема рассматривалась в романе Веркора «Люди или животные?». Если верить французскому писателю, то на этот вопрос не смогли ответить лучшие умы планеты.
Хорошее произведение всегда многослойно. Поверхностный читатель может быть увлечен лишь событийной стороной повести З.Юрьева. Но, вероятно, мало найдется таких, кого бы не тронула участь жертв того общества, о котором идет речь. Это второй, эмоциональный слой… А за ним мы видим еще более глубокие пласты, которые позволяют задуматься над существенными вопросами бытия.
И если никогда не забывать о человеческой стороне любого дела, любого шага, то очень странно увидеть среди действующих лиц рассказа Юрия Моисеева «Нечаянная планета» (сборник «На суше и на море», «Мысль») парочку разумных кентавров — мальчика и девочку, «изготовленных» в некоем Генетическом Центре, и это не какое-нибудь преступное заведение: кентавры созданы нормальными учеными из нормального и, может быть, даже совершенного общества и заброшены для изучения и освоения планеты Титания, где, как уверяет Ю. Моисеев, они чувствуют себя превосходно. Право же, только легкомыслием автора можно объяснить то, что, видимо, ему и в голову не пришло поразмышлять над этической стороной подобного «мероприятия». Взрослый человек добровольно может ставить над собой рискованные опыты: глотать холерные вибрионы, сращивать себя с механизмами, превращать себя в других существ и т. д., хотя и такие действия подлежат суду человеческой морали. Но создавать разумных существ, да еще детей, в формах мифологических чудовищ?! Воистину это чудовищно, уэллсовский доктор Моро по сравнению с моисеевскими генетиками просто младенец.
Приключенческая фантастика была представлена в 1974 году повестью Владимира Брагина «Искатель утраченного тысячелетия». В.Брагин — один из старейших наших фантастов, он известен своим романом «В стране дремучих трав». Новая его повесть вышла в свет уже после смерти автора в издательстве «Детская литература».
Приключенческая интрига этого произведения заслуживает высокой оценки. Правда, повесть несколько старомодна по манере, но это добротная старомодность, которая и сегодня может привлекать в старых романах. Сюжет развертывается в двух параллельных временных потоках — в наши дни и в середине XIX века. Рассказчик случайно подбирает листки каких-то посланий более чем столетней давности, заинтересовывается ими и начинает поиски, начинает реконструкцию жизни и научных открытий неизвестного революционера-шестидесятника, врача и ученого Дмитрия Веригина. В книге воссоздан образ беспорочного рыцаря науки, готового отдать все, что угодно, для достижения цели своей жизни. А еще книга В.Брагина учит уважению к духовному наследию предшественников, к неразрывной связи всех поколений нашего народа. Казалось бы, какое дело Нестерову до Веригина, но вышел он из этих поисков духовно обогащенный, как бы породнившийся с молодым революционером…
На примере этого и следующего произведения можно поставить вопрос о роли научно-фантастической гипотезы в фантастике. Веригин, скажем, ищет тайну бессмертия, ну если не бессмертия, то долголетия, тысячелетия. Эта тема не раз возникала в литературе и не раз будет возникать, потому что она позволяет поставить множество острейших нравственных, социальных, психологических и иных проблем. (Вспомним, например, пьесу К.Чапека «Средство Макропулоса».) Здесь же писатель не подвергал подробному анализу возможные последствия открытия Веригина. Ему не это было нужно. Для скрепления воедино приключенческого сюжета ему потребовалась серьезная проблема (может быть, даже только намек на нее), такая серьезная, чтобы все сразу поняли это без дополнительных объяснений, как все понимают значение открытия духовным братом Веригина Николаем Кибальчичем принципа реактивного движения, сделанного им незадолго до казни от рук царских палачей.
По-иному обстоит дело в повести Михаила Шаломаева «Эффект Завалишина» (Ташкент, «ЁШ гвардия»), которая относится к фантастике «ближнего прицела», что ныне встретишь не часто. Ее уже столько «ругали», что авторы стремятся в любые заоблачные дали, лишь бы их не обвинили в бескрылости, в приземленное. Однако, мне кажется, надо правильно понимать суть возражений против этого направления. Дело вовсе не в том, что кто-то запрещает писателю вести речь о каких-либо частных открытиях или усовершенствованиях. Эпохальный полет к звездам можно описать так же беспомощно, как и новую модель телевизора. Для литературы нет запретных тем. Плохо, когда приземлена не фантастическая идея, а все произведение, а уж если «вынуть» эту идею, то и вообще ничего не останется.