Мир приключений 1980 г.
Шрифт:
Смех оборвался. Веселья как не бывало. Зрители теперь просто стояли и таращили на них глаза.
Труппа быстро собралась и в глубоком унынии потащилась назад, на базу.
Шеридан сидел в палатке и предавался созерцанию мрачного будущего. База словно вымерла. Никто не шутил, не пел, не смеялся, проходя мимо палатки; никто не топал по-добрососедски.
— Шесть недель, — горько сказал он Езекии. — Шесть недель — и ни одной сделки. Мы сделали все, что в наших силах, и даже с места не сдвинулись. — Он сжал руку в кулак и ударил по столу: — Если бы только выяснить, в чем дело!
Езекия покачал головой.
— Ничего, сэр. Я просто озабочен. И не только я, но и все мы.
— Они там, в «Центральной», меня распнут, — сказал Шеридан. — Прибьют гвоздями и будут держать в таком виде в назидание другим ближайшие десять тысяч лет. Неудачи случались и раньше, но не такие.
— Не знаю, следует ли мне это говорить, — сказал Езекия, — но мы могли бы и дать деру. Может, это и есть наилучший для нас выход. Мальчики на это пойдут. Теоретически они преданны «Центральной», но фактически, если заглянуть поглубже, они более преданны вам. Мы могли бы погрузить все снова, и это дало бы нам капитал, вполне достаточный для начала…
— Нет, — твердо сказал Шеридан. — Попробуем еще — может, нам все-таки удастся разобраться в ситуации. Если нет, я подставлю шею и отвечу за неудачу… — Он потер подбородок. — Кто знает, может быть, нас выручит Наппи со своими игроками. Кажется невероятным, но ведь случались вещи и более странные.
Наполеон и его товарищи вернулись подавленные и растерянные.
— Разделали нас под орех, — сказал, явно еще не оправившись от потрясения, Наполеон. — Эти парни просто самородки, прирожденные игроки. Но когда мы хотели выплатить проигрыш, они не стали брать наш товар!
— Придется встретиться с ними и поговорить начистоту. Как, по-твоему, Наполеон, если мы выложим карты на стол и расскажем им, в каком жутком положении мы оказались, подействует это на них?
— Не думаю, — ответил Наполеон.
— Будь у них правительство, — заметил Эбенезер, тоже входивший в сколоченную Наполеоном бригаду игроков, — встретиться с ними имело бы смысл. Можно было бы поговорить с кем-то, кто представляет все население. Но в реальных условиях, в тех, какие есть, придется говорить отдельно с каждой деревней, а это продлится целую вечность.
— Ничего не поделаешь, Эйб, — сказал Шеридан. — Выбирать не из чего.
Но прежде чем они встретились с гарсонианами, начался сбор лодаров. Гарсониане трудились на полях, как бобры, — выкапывали клубни, складывали их в кучи сушиться, ссыпали высушенные растения на тележки и свозили в амбары, используя исключительно собственную мускульную силу — никаких тягловых животных у гарсониан не было.
Выкапывали и свозили в амбары, те самые амбары, где, клялись они, никаких лодаров у них не хранится. Но в этом, если задуматься, не было ничего удивительного: ведь точно так же они клялись, что вообще не выращивают лодаров.
Естественно было ожидать, что они распахнут большие двери амбаров, однако именно этого они делать не стали. Они просто открывали крохотную, в их рост, дверцу, вделанную в большую, и через нее ввозили лодары. И стоило показаться вблизи кому-нибудь из участников экспедиции, как всю деревенскую площадь моментально окружала усиленная охрана.
— Лучше их не трогать, — посоветовал Абрахам. — Если мы попробуем на них давить, потом хлопот не оберешься.
И роботы вернулись на базу и стали ждать, когда гарсониане кончат собирать урожай. Наконец те кончили, и Шеридан посоветовал роботам не предпринимать ничего еще в течение нескольких дней, чтобы дать гарсонианам возможность вернуться к их повседневным делам.
Тогда они отправились к гарсонианам снова, и на этот раз на одном из грузолетов вместе с Абрахамом и Гидеоном полетел Шеридан.
Деревня, куда они прибыли, нежилась в лучах солнца, безмолвная и ленивая. Не видно и не слышно было никого живого.
Абрахам посадил грузолет на площадь, и все втроем они сошли с него.
Площадь была пуста, и вокруг царило молчание — глубокое, гробовое.
Шеридан почувствовал, как по спине побежали мурашки, ибо в этом безмолвии таилась какая-то скрытая неестественная угроза.
— Может, они устроили засаду? — вслух подумал Гидеон.
— Не думаю, — сказал Абрахам. — По складу характера гарсониане миролюбивы.
Настороженные, они пересекли площадь и медленно двинулись вдоль одной из улиц.
По-прежнему не видно было ни души.
И что было еще более удивительным, двери некоторых домов были распахнуты настежь. Окна, казалось, следили за пришельцами слепыми глазами, и занавесок из пестрой домотканой ткани в них больше не было.
— Быть может, — предположил Гидеон, — они ушли на какой-нибудь праздник урожая или что-то в этом роде.
— Они бы не оставили дверей открытыми настежь ни на один день, — заявил Абрахам. — Я прожил бок о бок с ними не одну неделю и хорошо их изучил. Я знаю, как бы они поступили: они бы тщательно закрыли двери и еще проверили, хорошо ли те закрыты.
— Может, ветер?..
— Исключено, — твердо стоял на своем Абрахам. — Одну дверь — мог. Но я отсюда вижу четыре открытых двери.
— Надо, чтобы кто-нибудь посмотрел, — сказал Шеридан. — Да, пожалуй, я сам.
Он свернул в калитку перед домом, одна из дверей которого была распахнута, и медленно пошел по дорожке. У порога он остановился и заглянул внутрь. В комнате было пусто. Он перешагнул порог и пошел из комнаты в комнату, и все они оказались пусты — не было не только жителей дома, но и вообще ничего. Ни мебели, ни орудий труда, ни домашней утвари. Не было никакой одежды. Не было ничего. Дом был мертв, гол и пуст — рухлядь, за ненадобностью брошенная его обитателями.
Шеридан почувствовал, как в душу ему закрадывается чувство вины. А что, если прогнали их мы? Что, если своими домогательствами мы довели их до того, что они решили бежать, лишь бы больше нас не видеть?
Но это же смешно, подумал он. Для этого невероятного, массового исхода должна быть какая-то другая причина.
Он вернулся назад. Абрахам и Гидеон зашли в другие дома. Всюду было пусто.
— Может, только эта деревня? — предположил Гидеон. — Может, в остальных все по-прежнему?