Мир Сатаны
Шрифт:
Врачи утверждали, что посадка в гравитационном поле, составляющим только 80 % земного, требует от организма куда более сложных изменений. В таких условиях следует изменение всего баланса жидкости и приспособление процесса кинестозии.
Кроме того, те изменения, которые требовались человеку, казались самым обычным делом в сравнении с изменениями, производимыми его собратом-колонистом. Итрианам пришлось изменить весь цикл воспроизведения, приспособив его к иному дню, весу, климату, питанию, миру. Неудивительно, что их первые несколько поколений не отличались высокой рождаемостью.
Было тем более абсурдным предположить, что человек может устать от чего-то отличного от тяжелой работы, ну, и, конечно, возраст, несмотря на все антистарители. Может быть, так оно и есть? Неужели? Когда стареешь, когда чувствуешь приближение смерти, можно ли возвращаться мыслями к ранним годам, годам начала, не думать о доме, которого ты никогда не видел, но каким-то чудом помнишь?
«Хватит, прочь подобные мысли! Кто сказал, что восемьдесят четыре старость?» — Холм достал из кармана сигарету и откусил кончик.
Затяжка, получилась слишком долгой.
Он был среднего роста и казался коренастым в оливкового цвета тунике и мешковатых брюках, какие носили все люди — члены итрианских вооруженных сил. Монголоидная ветвь его предков проявила себя в нем, наделив Холма круглой головой, широким лицом, высокими скулами, припухлостью у губ и тупым носом. Кавказская — в серых глазах, коже, остававшейся бледной, несмотря на то что он много времени проводил на охоте и в саду, и волосах, поседевших на голове, но остававшихся черными на груди.
Подобно большинству людей планеты, он не отпускал бороды.
Он углубился в разложенные перед ним последние отчеты его помощников, когда интерком загудел и голос сказал:
— Первый марчварден Ферун хочет обсудить положение дел!
— Конечно! — Начальник Холма только что вернулся с Итри. Холм протянул было руку к экрану, но отдернул ее, проговорив:
— Почему бы не лично? Я сейчас буду.
Он вышел из кабинета.
Коридор был полон звуками и мельканием фигур — флотский персонал, гражданские служащие из лаурианского адмиралтейства, — но кондиционеры работали изо всех сил, так что запахи представителей обеих рас были едва различимы, кисловатый — человеческий, чуть отдающий дымом — итрианский.
Последних было больше, в связи с изменением состава населения Авалона. Но здесь собрались представители со всего доминиона, особенно из материнской его части, чтобы помочь этой границе подготовиться к кризису.
Холм заставил себя усердно отвечать на приветствия. Его вежливость превратилась в твердую валюту, ценность которой была ему известна.
«Вначале это было подлинным!» — Подумал он.
Караульный отдал ему честь и пропустил в апартаменты Феруна (Холм не выносил отнимающих время церемоний в своем отделе, но допускал их важность в итрианском).
Внутреннее помещение было самым типичным: просторная немногочисленная мебель, несколько строгих украшений, скамья, письменный стол и техника снабжены орнитологическими приспособлениями. Стена не была прозрачной, но огромное окно было вделано в нее таким образом, что из него открывался прекрасный
Ферун добавил к имеющимся в кабинете вещам несколько инопланетных сувениров, книжные полки, заставленные фолис — копиями образцов земной классики, которую он читал для развлечения в оригинале на трех языках.
Он был маленьким, с темными перьями, и что-то в нем было от лика на иконе.
Его чос, Миствуд, всегда был одним из самых прогрессивных на Авалоне.
По части механизации он не уступал человеческим общинам, результатом чего являлись его величина и успешное развитие.
У Феруна не оставалось особого времени на поддержку традиций, религии — всего, что было связано с консерватизмом.
Все формальности он сократил до минимума, но не смог отказаться от них совсем, хотя никогда не говорил, что они ему нравятся.
Сорвавшись со своего насеста, он стремительно подбежал к вошедшему и по земному обычаю пожал ему руку.
— К-р-р, рад тебя видеть, старый разбойник! — Он говорил на планхе: итрианское горло приспосабливается к англику хуже, чем человеческое (хотя, конечно, ни один человек никогда не сможет произносить звуки совершенно правильно).
— Как поживаешь? — Спросил Холм.
Ферун сморщился. Однако это слово не совсем точно. Расположение его перьев было не только более сложным, чем у земных птиц, — они еще и плотнее прилегали к мускулам и нервным окончаниям, движение их давало начало целому созвездию выражений, недоступных человеку. Раздражение, беспокойство, обескураженность — все это, во взаимосвязи друг с другом, выразило его тело.
— Ну! — Холм подошел к сконструированному специально для него стулу и сел. Во рту ощущался привкус табака. — Рассказывай!
Ногти-когти зацокали по прекрасному полу. Ферун расхаживал по комнате.
— Я продиктую полный отчет, — сказал он. — Вкратце: дела обстоят хуже, чем я того боялся! Да, они пытаются установить единое командование и вбить в голову каждого капитана мысль о необходимости полного подчинения.
Но они не имеют ни малейшего понятия о том, как за это взяться!
— Бог тому свидетель, — воскликнул Холм, — что мы пытались поладить с ними эти последние пять лет! Я думал. Дерьмо, в этом так называемом флоте коммуникация находится на таком низком уровне, что мне приходится опираться только на впечатления, и, думаю, мое было неверным. Ты же знаешь, я считал, будто реорганизация находится на полпути к завершению.
— Так оно и было, но все пошло прахом! Непомерная гордость, ссоры из-за пустяков — вот в чем беда! Мы, итриане — по крайней мере, наша доминирующая культура, — не слишком подготовлены для полной централизации.
— Ферун помолчал. — Действительно, — продолжал он, — самым сильным аргументом против реорганизации нашей отдаленной, с плохо связанными между собой частями планеты, является то, что Земля располагает гораздо большими силами, но должна держать под контролем куда большие пространства, чем доминион. И если они нападут на нас, те коммуникации превратились бы для нас в ахиллесову пяту.