Мир сцены: Любопытные нравы и обычаи его жителей
Шрифт:
Галерея приходит от них в восторг, и как только начинает говорить герой, она громко аплодирует ему. Какие, право, сердечные люди эти зрители, сидящие на галерее, они всегда так радушно приветствуют своих старых друзей!
А потом, ведь, это все такие прекрасные чувства, и зрители с галереи в английских театрах — народ очень нравственный. Нам кажется, что во всем свете нет людей, которые были бы хоть наполовину так нравственны, до такой степени любили добродетель, даже и в том случае, когда она соединяется с неповоротливостью и глупостью, и ненавидели бы подлость в словах, или в действиях, как современная театральная галерея.
Сравнительно
Сценический герой обладает большой физической силой. Этого нельзя заключить по его наружности, но стоит только героине закричать: «Помогите! О, Джорж, спаси меня!» или полицейским сделать попытку схватить его, — тогда с ним едва ли справятся два злодея и к ним в придачу трое подкупленных убийц, да кроме того четыре сыщика.
Если ему не удается одним ударом свалить троих с ног, то ему кажется, что он болен, и он не может понять «отчего с ним сделалась такая слабость».
У героя есть своя особенная манера объясняться в любви. Он делает это как-то сзади.
Когда он начинает говорить, то девушка отворачивается от него (она, как мы упоминали выше, очень робка и застенчива); он овладевает ее руками и шепчет ей о своей любви из-за спины.
Сценический герой всегда носит лаковые сапоги, на которых никогда не бывает ни пылинки.
Иногда он богат и помещается в такой комнате, в которую ведут семь дверей, а иногда умирает с голода на чердаке, но и в том, и в другом случае на нем бывают надеты с иголочки новые лаковые сапоги.
Под эти сапоги ему дали бы, по крайней мере, три шиллинга и шесть пенсов, и когда плачет его голодный ребенок, то нам всегда приходит в голову, что вместо того, чтобы воссылать мольбы к небесам, ему бы лучше снять эти сапоги да заложить их, но он, по-видимому, никогда не может об этом догадаться.
Этот сценический герой переходит даже через африканскую пустыню в лаковых сапогах. Когда, после кораблекрушения, волны выбрасывают его на необитаемый остров, то он захватывает с собою и несколько пар таких сапог.
Он возвращается из долгого и утомительного путешествия; все его платье в лохмотьях, но сапоги у него новые и блестят, как стекло. В лаковых сапогах он ходит пешком по австралийским лесам, сражается в Египте и открывает Северный полюс.
Иногда он бывает рудокопом, иногда рабочим на доках, а то солдатом или матросом, но чем он ни был, на нем всегда надеты лаковые сапоги.
Он катается в лодке в лаковых сапогах и в них же он играет в крикет, отправляется на рыбную ловлю или на охоту. Он и в самый рай пойдет в лаковых сапогах, а если уже этого нельзя будет сделать, то он лучше откажется от приглашения.
Сценический герой никогда не выражается ясным, простым языком, каким говорят все обыкновенные смертные.
— Ведь ты будешь мне писать, мой милый, когда уедешь от меня далеко? — спрашивает героиня.
Обыкновенный человек ответил бы так:
— Непременно буду, моя цыпочка, и даже каждый день.
Но сценический герой, это — высшее созданье. Он говорит:
— Видишь ли ты вон ту звездочку, моя дорогая?
Она поднимает глаза к небу и говорит, что видит эту звездочку; тут он начинает нести чепуху об этой звездочке и толкует целых пять минут, говоря, что он тогда только перестанет писать к ней, когда эта чуть-чуть мерцающая звездочка спадет с неба.
Мы скажем, со своей стороны, что так как мы в течение долгого времени успели поприглядеться к сценическим героям, то мы желаем, чтобы появился новый тип сценического героя. Нам бы хотелось, чтобы на смену ему явился такой герой, который хотя бы и поменьше болтал и хвастался, но зато был бы поосторожнее и не навлекал на себя неприятностей.
Злодей
На нем всегда надет чистый воротничок и он курит папиросу, — вот почему мы и узнаем, что это — злодей. В действительной жизни часто бывает трудно отличить негодяя от честного человека, вследствие чего легко можно ошибиться; но, как мы сказали, на сцене злодеи носят чистые воротнички и курят папиросы, стало быть, тут не может быть ошибки. Слава Богу, что это правило не прилагается к повседневной жизни, а иначе мы могли бы составить себе о хороших людях неправильное мнение. Мы и сами иногда носим чистые воротнички.
Такое мнение о нас было бы неприятно для нашей семьи, в особенности по воскресеньям. Про сценического злодея нельзя сказать, что он за словом в карман не полезет. В продолжение целого акта все хорошие люди в пьесе говорят ему разные грубости, оскорбляют его, грызут, совершенно уничтожают, но он не может дать им отпор — придумать в ответ что-нибудь умное.
— Ха, ха! После дождичка в четверг! — вот самый блестящий ответ, какой только он может придумать, да и то, прежде чем его сказать, он должен забиться в угол и обдумать его хорошенько.
Сценическому злодею все удается как нельзя лучше, и он благоденствует почти до самого конца каждого акта, как вдруг является ему помеха обыкновенно в лице комика, который разглашает его тайну. Так всегда и случается. Но злодей бывает всякий раз сильно удивлен. По-видимому, опыт не может его ничему научить.
Несколько лет тому назад злодей отличался совсем другим темпераментом, он был полон надежд и размышлял как философ, что помогало ему переносить постоянные разочарования и превратности судьбы. «Это все ничего» говорил он бывало. Хотя и могли быть такие минуты, в которые он казался совсем уничтоженным, но его сердце было полно надежды и он не терял мужества. Он слепо, по-детски верил в Провидение. «Придет опять такое время, когда на моей улице будет праздник», думал он, и эта мысль утешала его. Но в последнее время его, по-видимому, совсем покинули надежды, выраженные в приведенных нами выше прекрасных словах. Очень жаль, потому что мы считали это одною из лучших черт в его характере.
Сценический злодей отличается замечательным постоянством в любви, которую он питает к героине. Она вечно хнычет и плачет и, кроме того, у нее на шее двое дерзких и в высшей степени несимпатичных ребят, так что мы решительно не понимаем, чем она может привлечь его к себе, и, несмотря на это, сценический злодей влюблен в нее по уши.
Ничто не может изменить его любви к ней. Она ненавидит его и говорит ему такие оскорбительные вещи, которые как-то странно слышать из уст дамы. Всякий раз, как он хочет излиться перед ней в чувствах, является герой и, не дав ему договорить, сбивает его с ног, и тем сразу заставляет его замолчать; или же, когда он начинает объясняться в любви героине и надоедать ей, то его ловит на этом комик, который потом уходит и рассказывает обо всем «крестьянам» или «гостям»; тогда эти последние приходят в свою очередь и начинают его пилить (мы полагаем, что злодей непременно должен возненавидеть комика еще задолго до окончания пьесы).