Мир современных медиа
Шрифт:
Недостижимый идеал мужественности оборачивается ощущением собственной полной уязвимости, что подталкивает мужчин с особой страстью упражняться в занятиях, связанных с насилием (спорт, драки, дуэли, война), а оборотной стороной этого долженствования оказываются страх и тревога, которую внушает мужчинам женское начало: женщинам постоянно приписывают дьявольскую хитрость, козни, колдовство и пр. Мужской кураж как проявление рискованного проявления бесстрашия является оборотной стороной страха перед женским началом, и прежде всего – в себе самом.
В современных западных обществах мужская гегемония отнюдь не кажется самоочевидной, однако механизмы, на которых она основывалась, продолжают функционировать.
Мир современного человека полон знаков, непосредственно указывающих на то, что должно делать и чего следует ожидать. Эти знаки присутствуют в привычном окружении в виде, например, оппозиции между общественным мужским миром и приватным – женским, постоянно транслируемых медиа. Так, в журнальных иллюстрациях или юмористических картинках женщин чаще изображают в доме, а мужчин – вне дома, нередко в самых опасных или экзотических местах.
С помощью подобных знаков в семьях делаются выводы о том, например, какое образование и профессия лучше подходят для девушки. А гармония между габитусом и социальной структурой способствует тому, что женщины сами свободно выбирают в качестве призвания роли, требующие умения подчиняться, гибкости, уступчивости, самоотверженности и самопожертвования [Bourdieu, 1998. P. 65].
Конечно, в современном мире перечень «женских» профессий расширяется. Однако исследователи уже отметили, что феминизация любой профессии уменьшает ее престиж и желательность. И в современном обществе «быть мужчиной» кажется честью и чем-то вроде принадлежности к знати. Одно и то же дело может считаться важным, трудным и требующим высокой квалификации, если его выполняет мужчина, и мелким, незначительным, если его выполняет женщина. Достаточно вспомнить о разнице между поваром и поварихой, портным и портнихой, чтобы понять, что когда мужчина берется за женскую работу, ее статус меняется и она тем самым словно облагораживается и преображается. И если статистика показывает, что квалифицированной работой чаще заняты мужчины, а неквалифицированной – женщины, то причина этого до известной степени лежит в том, что труд рассматривается как квалифицированный, если его выполняют мужчины, ибо они «все квалифицированы по определению» [Ibid. P. 67].
В результате длительного воздействия подобных установок женщины в конце концов начинают видеть свое призвание в менее квалифицированной и менее значительной работе. А понятие «высокий пост» имеет очевидные мужские коннотации. Женщины выглядят не подходящими для таких постов, потому что требования к лицам, их занимающим, определены мужчинами для мужчин.
В наше время, как кажется, эпоха мужского доминирования кончилась и женщины имеют возможность свободно выбирать себе занятие, однако реально сфера «женских» профессий определяется тремя принципами. Во-первых, «женские» профессии являются продолжением их занятий внутри дома. Это значит, что ассоциация «женского» с пространством внутри дома сохраняется. Женщины заняты, по большей части, в сфере образования, медицинского обслуживания, социальной работы. Кроме того, они активно втягиваются в сферу производства символических благ, становясь журналистками, дизайнерами и т. п. В фирмах женщины выполняют функцию, аналогичную роли хозяйки дома, – организацию приемов, презентаций и т. п., т. е., как и в семье, они заняты сохранением и приумножением символического и социального капитала фирмы. При выполнении этой функции весьма важны внешний вид женщины, используемая ею косметика, умение модно одеваться и т. п. Так складывается парадоксальная ситуация: женщины получают возможность независимой карьеры, но эта же карьера еще теснее привязывает их к системе традиционных андроцентрических ценностей, в котором женщина существует только как объект мужских взглядов.
Во-вторых, карьерный рост женщин все равно подчиняется негласному правилу: женщина не должна управлять мужчинами. В-третьих, остаются «чисто мужские» профессии, допуску женщин в которые (например, в армию или полицию), мужчины энергично сопротивляются. Видимо, не в последнюю очередь это связано с подсознательным стремлением сохранить за этими профессиональными и традиционно мужскими занятиями присущий им имидж, вызывающий определенные сексуальные ассоциации: если профессия остается «чисто мужской», то это придает мужественности носителям данной профессиональной роли. Поэтому мужчины бессознательно усматривают в феминизации своей профессии угрозу самим себе как мужчинам.
В общем, сохраняется монополия мужчин на точное и техническое знание, тогда как интеллектуалы-гуманитарии прочно ассоциируются с женским началом. Это нетрудно заметить по тому, как с ними разговаривают «настоящие» мужчины, т. е. представители власти, когда им приходится разговаривать с интеллектуалами: в точности как мужчина со своей женой, которой он вынужден объяснять серьезные вещи.
Даже на телеэкране мы видим женщин, занятых обычно менее существенными и подчиненными функциями, скорее всего выполняющими роль хозяйки. Когда женщины участвуют в публичных дебатах, то их чаще перебивают, им реже предоставляют слово; отвечая на вопрос, заданный женщиной, обращаются к мужчине и т. п. И все это делается без малейшей злонамеренности, в силу прочно усвоенных бессознательных установок.
Тема исторического происхождения норм, по которым оценивают женщин, их конструирования «по мужской мерке», активно развивается феминистками, но в явно суженном виде: они противопоставляют таким нормам особый женский опыт, который превращается у них во внеисторическую неизменную сущность. Это, по мнению Бурдье, следствие недостаточного осознания того, что этот опыт обусловлен женским габитусом, т е. порожден системой мужской гегемонии, существующей на протяжении веков вне зависимости от смены экономических или политических структур, а потому и воспринимаемой как природная данность. Существенная роль в закреплении и консервации механизмов подчинения в обществе, основанном на мужской гегемонии, принадлежит современным медиа.
2. Тендер в исследованиях коммуникации
Если анализ коммуникации долгое время оставался «слеп и глух» в отношении социального пола, то ныне, не в последнюю очередь под воздействием Интернета можно, как считает Д. Маккуэйл, уверенно говорить о «культурном феминистском проекте изучения медиа», значительно расширяющем и углубляющем тематику, первоначально ограниченную поло-ролевой социализацией [McQuail D., 2004. P. 101]. Частично находясь в русле теорий, сформулированных применительно к социальному классу и расе, гендерные теории имеют несколько новых измерений, а объем связанных с социальным полом исследований медиа очень велик, причем большинство из них базируется на психоаналитической теории.
Важнейшее значении при обращение к гендеру в медиа-исследованиях приобретает проблема дефиниции. Ныне большинство исследователей склоняется к точке зрения Лисбет Ван Зонен [Liesbet van Zoonen], считающей, что «значение социального пола никогда не бывает данным, но изменяется в соответствии со специфическим культурным и историческим окружением… и является предметом дебатов и продолжающейся дискурсивной борьбы» [Van Zoonen L., 1992].
Вопросы социального пола затрагивают практически все аспекты взаимосвязи медиа и культуры, а феминистский подход к изучению массовой коммуникации открывает многочисленные направления анализа, которых даже не существовало в прошлом. Одно из направлений исследования связано с показом того, что способы кодировки многих текстов медиа являются глубоко и устойчиво гендерными, что обусловлено ожиданиями аудитории. Джон Фиск [Fiske J., 1987] даже вводит понятие «гендерно насыщенное телевидение», наиболее ярким примером которого является «мыльная опера» – жанр, который правомерно считается выдержанным в русле «женской» эстетики. По мнению Фиска, «мыльные оперы» «постоянно ставят под вопрос правомерность партиархата, они узаконивают женские ценности и таким образом предоставляют возможность самоуважения тем женщинам, которые живут ими. Короче говоря, они в постоянной борьбе обеспечивают женской культуре средства… ее упрочения и расширения в рамках доминирующего патриархата и в противоположность ему» [Idid. P. 112]. Ливингстон [Livingstone S., 1988] выдвигает теорию, согласно которой типичная структура «мыльной оперы» соответствует заведенному распорядку дня домашней хозяйки. Характерно, что придание гендерного характера произведениям медиа в последнее время начинает изучаться также с точки зрения производства, поскольку большую часть этой работы, начиная с процесса отбора, осуществляют мужчины.
Интерес к конструированию социального пола в текстах медиа – лишь один из аспектов изучения гендера в теории коммуникации.
Исследования аудитории и способов восприятия ею содержания медиа показали, что существуют довольно серьезные различия, связанные с социальным полом, как в манере использования медиа, так и в значениях, которыми наделяется тот или иной вид деятельности. Значимое количество данных, полученных в ходе изучения образов масс-медиа, может быть объяснено стереотипными различиями в социальных ролях, типичным повседневным опытом, связанным с распределением властных полномочий в семье и общей природой взаимоотношений между женщинами и ее партнерами – мужчинами или женщинами в расширенной семье (т. е. общим влиянием социального пола). Причины различного отношения к медиа могут быть объяснены психологическими различиями мужского и женского. Различные типы содержания медиа (а также их производство и использование) оказываются связанными и с характером выражения разделяемой идентичности, основанной на понятии «социального поля» П. Бурдье, а также с различиями в приобретаемых удовольствиях и значениях.