Мир среди войны
Шрифт:
– Что с тобой?
– Не могу идти… Наверно, ранили… – и она побледнела как полотно при одной мысли о том, что ее могло ранить.
Рафаэла переводила испуганный взгляд с брата на Энрике. Юноши подошли к девушке, чтобы поддержать ее, и тут, взглянув на землю и увидев кровь, она лишилась чувств и упала на руки Энрике. Помимо охватившего ее удивления, ужаса и тревоги, Рафаэла почувствовала глухой укол ревности.
– Скорее, скорее! Куда-нибудь в дом. Сюда, неси!
Они занесли раненую в ближайший дом; собрался народ; и Рафаэла опомнилась только тогда, когда они с братом уже шли по дороге домой.
– А как же Конча? – воскликнула она, резко останавливаясь.
–
«Какой жестокий! – подумала она про себя. И потом: – А зачем же остался Энрике, разве он не будет мешать?»
Девушку ранил доброволец-карлист, который развлекался, стреляя в цель по любым мишеням, деревенский парень, который в мирное время и мухи бы не обидел, а теперь забавлялся, играя в войну.
Уже дома, в безопасности, Рафаэла почувствовала, что вся дрожит при мысли о том, какому риску она подвергалась, а донья Марикита, узнав о случившемся, восклицала: «Ну, уж теперь мы вам не сдадимся, индейцы, фарисеи!»
Рафаэла, не находившая покоя после того, что ей довелось увидеть, чувствовала, как временами в ней просыпается робкий, боязливый дух матери, но его тут же подавляли чувство возмущения и ненависти к людям, ведущим эту войну, и глубокая, почти бессознательная мысль о бессмысленности этой войны, о бессмысленности и жестокости дел человеческих. Дела человеческие! Дела людей, которых не коснулись своим живительным дуновением ни вера, ни дух семейного очага, соединяющий в себе мужское и женское начало. Так, между делом, даже не заметив этого, подобные люди ранили Кончу, бедную Кончу. Мужчины играют в войну, как дети, и еще хотят, чтобы несчастные женщины верили, что они сражаются за что-то серьезное.
Услышав вражеские выстрелы, город, подавленный нуждой, воспрял; нанесенные ему раны вдохнули в него мужество, заставили позабыть о голоде. Вновь в адрес военного министра были направлены требования и просьбы.
Двадцать девятого, в шесть часов вечера, одновременно и без предварительного предупреждения раздавшиеся удар городского колокола и грохот неприятельской гаубицы обратили прохожих в паническое бегство. В отчаянии люди разбегались по домам; многие семьи, успевшие вернуться в свои разбомбленные жилища, возвращались в укрытия. Вначале огонь был очень силен, по бомбе в минуту; за три часа число выстрелов превысило сто пятьдесят. Людьми вновь овладела тревога, в доме дона Хуана легли не раньше часа ночи, а наутро стало известно, что дон Мигель уже три дня как не встает с постели, что каждую минуту ему становится хуже и что он просит прийти Рафаэлу. Воспользовавшись предоставленной осаждающими короткой передышкой, она отправилась к нему.
Бедный дон Мигель лежал подавленный и унылый, у него расстроился желудок, он каждую минуту вздыхал и говорил исключительно о своей близкой смерти, на что племянница каждый раз ему отвечала:
– Пустяки!.. Все мужчины такие: чуть у них что заболело, сразу им разные страхи мерещатся!..
– Правда?
Он молча глядел, как хлопочет возле него племянница, давая ему лекарства, бульон; стоило ей выйти, как он тут же начинал придумывать, как поведет с ней разговор; что сказал бы он, что бы ответила она, – а когда она возвращалась, он вновь чувствовал лишь тяжелую неловкость. Между тем колокольный звон и разрывы бомб не смолкали.
Та ночь, когда Рафаэле пришлось остаться в дядюшкином доме, была тревожной. Враг яростно обстреливал город. Рафаэле виделся отец с понуро опущенной головой; она знала, что запасы
– Рафаэлилья!
– Что?
Нет, ему ничего было не нужно; только чтобы она подошла, чтобы поговорила; только услышать ее голос.
Наутро боли уменьшились, и, оставив дядюшку спящим, Рафаэла вернулась домой.
– Ну скоро они начнут штурмовать? – не унималась донья Марикита.
Луч надежды забрезжил первого мая, когда карлисты показались на перевалах с обозами и кладью; это было похоже на отступление. Город облетали известия, поступающие с укреплений. Вражеские батальоны тянулись через перевалы, однако пушки их по-прежнему грохотали без умолку. Говорили о смерти старого дона Кастора и о том, что освободители войдут в город через его труп.
В надежде на скорое освобождение люди встречали обстрел бесстрашно. «От злости стреляют!» – говорил кто-то так, словно выстрелы от этого становились менее опасны.
И вот!.. В четыре часа вечера, вдалеке, над стелющимся дымом взвился национальный флаг, хотя один из карлистских батальонов еще держался на Пагасарри. Все жадно ждали развязки долгой борьбы; было видно, как освободительные войска теснят осаждающих, и к наступлению темноты уже своипушки приветствовали освобожденный город с вершины Санта-Агеды, той, где устраивались знаменитые гулянья. Сильно бились сердца в предчувствии свободы, и, хотя обстрел и продолжался, женщины выходили взглянуть, как вдали, в тихом свете сумерек армия-освободительница укрепляла свои знамена на вершинах вековых гор. Опасность миновала; они были спасены. И кто-то в толпе даже воскликнул: «Бедняжки!»
В ту ночь страстное нетерпение и не до конца развеянные страхи не давали никому сомкнуть глаз. В одиннадцать неприятель прекратил огонь.
Утром второго мая семейство Арана услышало громкий стук в дверь.
– Спасены! – кричал дон Эпифанио, доставая из свертка белый хлеб и колбасу. – Спасены! Только что купил у одной крестьянки мерлузу. [123]
Рафаэла вспоминала дядюшку Мигеля, а Марселино кричал: «Хлеб, папа! Гляди, хлеб!»
123
Мерлуза –то же, что хек.
– А войска?
– У ворот. Вчера в половине двенадцатого эти кафры [124] выстрелили в последний раз и крикнули с аванпоста: «Вот вам напоследок!»
Все высыпали на улицы, которые, казалось, стали шире. Город походил на залитый солнцем муравейник, сновали прохожие, приветствуя друг друга, словно после долгого путешествия. Появились крестьянки со своими корзинками, и буханки белого хлеба переходили из рук в руки. Хуанито вместе с приятелями по караулу вышел встречать освободителей, и, наткнувшись на корреспондентов иностранных газет, вся компания вдоволь потешилась, рассказывая им разные небылицы.
124
Кафры –букв.: народность Южной Африки (от арабск. – неверные, немусульмане).