Мир среди войны
Шрифт:
Часто во время своих прогулок он встречает юношу, который почтительно приветствует его. Юноша этот – Пачико, и как-то, разговорившись, они вспомнили об Игнасио, о его «прекрасной душе». Разговор глубоко тронул отца.
Пачико тоже извлек пользу из войны, наблюдая за ожесточенной борьбой разноречивых мнений. Он излечивается, хотя и медленно, от ужаса смерти, который, правда, еще дает о себе знать, но постепенно сменяется озабоченностью – слишком мало времени отпущено человеку; сравнивая мимолетно краткую жизнь с вечностью, Пачико приходит в отчаяние и думает о том, что каждый новый день приближает его к концу, иногда начинает сомневаться, а стоит ли вообще браться за что-либо, ведь труд твой все равно останется незавершенным. Но, подумав так, он тут же отгоняет от себя дьявольское наущение – «все или ничего».
Он по-прежнему любит гулять в горах; теперь он окреп, и прогулки даются ему с меньшим трудом. Выбрав погожий денек, бежит в горы от однообразно
Отдохнув, он начинает подъем. Чем выше он поднимается, тем шире, как нечто живое, разворачивается перед ним величественная панорама, тем глубже становится дыхание. Воздух своей свежестью пропитывает все его существо, ощущения его словно парят над окружающим, и он переживает в эти минуты то глубинное чувство сокровенной свободы, какое переживает человек, весь отдавшийся во власть окружающего, растворившийся в нем. Добравшись до вершины, где царит безмолвие, он окидывает взглядом толпящихся вокруг горных великанов Бискайи, волнистой линией вздымающих свои головы, над которыми раскинулся свод небес.
Над покатыми склонами невысоких, поросших зеленью гор скалистыми уступами устремляются ввысь бело-главые вершины, изборожденные расселинами, и, как старцы, чьи лики прорезаны глубокими морщинами, бесстрастно глядят на пышную зелень юности. В жилищах людей, рассеянных по зеленым отрогам, течет тихая, серьезная жизнь, здесь не ищут философского камня, панацеи от всех бед; это – те ячейки, из которых складывается основание человеческой культуры. Вдалеке застывшие пики сливаются с изменчивыми облаками, что в своем беге ненадолго задерживаются отдохнуть на них.
Там, на вершине, он чувствует, что сливается с безбрежным миром раскинувшегося кругом величавого зрелища, пейзажа, сложившегося в результате непрестанно возобновляемой борьбы между простейшими, дальнейшему упрощению не поддающимися элементами. Вдалеке видно, как небесная лазурь, окаймляя вершины гор, сливается с морской синевой.
Горы и море! Колыбель свободы и ее дом! Ее истоки и основание ее развития! Отсюда, с высоты, бурливое и шумное море кажется тихим и спокойным, таким же тихим и спокойным, как горы. Еще до того, как возник человек, четыре основных элемента: воздух, огонь, вода и земля – вели между собой жестокие войны, отвоевывая себе место в мировом царстве; и война эта продолжается, медленная, упорная, молчаливая. Капля за каплей, секунда за секундой море подтачивает скалы; бросает против них армии мельчайших организмов, которых вынашивает в своем лоне; останками битвы оно устилает свое ложе, между тем как облака, плоть от плоти морской, обрушиваясь ливнями на высокомерные горы, несут в долины наносную умягченную землю. Все и вся уравнивающее начало, вездесущее, подобно бороздящему просторы моря купцу, вбирающее в себя тропической зной и полярные льды, подтачивает устои надменных гор, прикованных к месту, где они родились. С высоты Пачико не видит вздымающихся волн, не слышит мелодичного морского шума; море кажется ему мраморно застывшим, таким же неподвижным и незыблемым, как горы, вросшие в землю своими каменными корнями. И, вновь устремив взгляд на эти каменные громады, которые дают прибежище людям, разъединяют и объединяют расы и народности, направляют само течение размывающих их вод, украшающих собою долины, даря им плодородную землю, он погружается в размышления о воинственной борьбе одних народов с другими и о скрытом в далях будущего конечном братстве всех людей, и неизбежно мысль его обращается к родной Бискайе, одни сыновья которой рыхлят и поливают своим потом землю гор, другие тяжелым трудом добывают пропитание в море неподалеку, а третьи бороздят его гладь в далеких широтах; он думает и о крови, пролитой на здешней земле в войнах, где в горячей схватке сталкивались дух купца и дух землепашца, честолюбивый человек моря и бережливый человек гор, и из этого столкновения рождалась жизнь так же, как порождают океанские воды и тропический зной, и полярные льды. На протяжении всей истории мы видим непрекращающуюся борьбу между народами, цель которой, быть может недосягаемая, – единение человеческого рода; борьбу без перемирий. И по мере того как Пачико углубляется
Здесь на вершине, на этом огромном алтаре, простершемся под бездонным лазурным небосводом, само время, источник земных тревог, словно остановилось. В тихие дни, когда солнце уже село, кажется, будто все существа раскрывают свои сокровенные глубины этой неизреченной чистоте; небесный свод опирается вдали на голубеющие и темно-лиловые горы, чьи контуры прочерчены так отчетливо, что кажутся близкими, как кусты вереска и дрока, до которых можно дотронуться рукой; разница между близким и далеким сводится к разнице между насыщенностью цветовых тонов, перспектива – к бесконечному разнообразию и переплетению оттенков. И тогда все кажется ему существующим в каком-то новом, беспредельном измерении, и это слияние пространственных границ и перспектив, вкупе с царящей вокруг тишиной, постепенно подводит его к тому состоянию, когда кажется, что стерты не только пространственные, но и временные перспективы и границы. Забыв о неотвратимо текущих часах, растворившись в этом застывшем вечном мгновении, окидывая взглядом всю беспредельную панораму, он прозревает в ней глубину мира – в непрерывности и смиренном единстве всех его составляющих, слышит, как души вещей своим беззвучным пеньем вторят гармонии пространства и музыки времени.
Чеканные рельефные очертания гор видятся ему тогда частью неба, и кажется, что разлитое в воздухе свежее благоухание исходит одновременно от земной зелени, сиреневых гор, мраморного неба, что, соединяя в себе всю свежесть их красок и ясность их линий, оно соприродно им. Кажется, что само бездонное небо, сбросив покровы пространства, обволакивает землю слитной бесконечностью. Скользящая в небе птица, гудящий шмель, порхающая с цветка на цветок бабочка, ветер, шепчущий в древесных ветвях, – все это кажется тогда дыханием природы, признаками ее сосредоточенной на себе, сокровенной жизни.
И, словно в дивном озарении, ему открывается правда – правда простоты; для очистившегося духа чистые формы и есть сокровенная суть; ясно являют они ему и непреложно скрытое в них; и мир весь, без остатка, отдается тому, кто сам отдается ему без остатка, весь. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят!..» Да! «Блаженны дети и люди простосердечные, ибо весь мир откроется им!»
Но затем, убаюканный безмолвной и величественной музыкой окружающего, он чувствует, что и мысли покидают его; тревоги оставляют душу; стирается и уходит ощущение телесного контакта с землей, тело словно делается невесомым, растворяясь в окружающем; забыв о себе, он чувствует, как овладевает им глубокое смирение – источник человеческого всемогущества, ведь только тот добивается того, что желает, кто довольствуется тем, что имеет. В нем пробуждается ощущение единства мира, его окружающего, и мира в нем самом; наконец, они сливаются; и вот уже безбрежная панорама и он, утративший чувство пространства и времени, становятся одно; в торжественной тишине, дыша привольным и благоуханным воздухом, теряясь в переливчатой многоцветной дымке, лишенный желаний, он слушает безмолвную песнь мировой души, вкушая истинный мир, познавая жизнь в смерти. Сколько вокруг того, что он не в силах выразить! Сколько нежно-розовых облаков в золотистом небе, которые никогда не запечатлеет ни один художник! Вот она – безграничная природа мира; мирно звучит песнь моря; о мире молчаливо повествует земля; мир изливается с небес; мир рождается из борьбы за жизнь, в которой сливаются в высшую гармонию все раздоры; мир и в войне; внутри нескончаемой войны, питая и венчая ее, – мир. Война относится к миру как время к вечности: она – его преходящая форма. И едины в мире Жизнь и Смерть.
Когда, спускаясь с вершины, он проходит мимо засеянных полей, возделанных участков и хуторов и на ходу приветствует какого-нибудь крестьянина, упрямо бьющегося над неуступчивой землей, он думает о том, сколь велик труд человека, который, приспосабливая природу к себе, постепенно делает ее чем-то большим, чем просто природа. Здесь, на подступах к горам, вечная печаль, коренящаяся в глубинах его души, сливается с преходящей радостью жизни, и из слияния этого рождается плодотворная серьезность.
Когда же, вступив на городские улицы, он видит суетливо снующих по ним людей, кичащихся своими делами, им на мгновение, подобно соблазну, овладевает сомнение в вечной цели всех этих преходящих хлопот. Однако стоит ему встретить знакомых, как Пачико вспоминает о недавних боях, и в крови его, наперекор умиротворенной прохладе высокогорья, вспыхивает жар, зовущий на нескончаемый бой с неискоренимым людским невежеством – причиной войн, – и он чувствует, как его опаляет горячее дыхание жестокости и эгоизма. И тогда в нем рождается уверенность, что возможна война мирная, что можно пройти сквозь горнило всех земных битв, одновременно пребывая в мире с самим собой. Война извечна. Так пусть это будет война войне!