Мир Средневековья. Рождение Европы: эпоха великих завоеваний и выдающихся свершений
Шрифт:
Явно предвзятое мнение – смотреть на все Средневековье как на темные века, которое основывается на банальном утверждении, что средневековый мыслитель был ограниченным человеком, находившимся под влиянием фанатичного духовенства, спеленутым в смирительную рубашку застывших религиозных догматов. Действительность дает нам совершенно иную картину. Понятно, что ни одно столетие Средневековья (как и наше время) не было полностью свободно от нетерпимости. Всегда существовали люди, не воспринимавшие нонконформистские взгляды; люди с ограниченным кругозором, опасавшиеся всего нового. Однако для правильной оценки реальной действительности XII – начала XIII столетия и открывавшихся тогда перспектив необходимо понять, что и набожный простой народ, и духовная элита общества обоюдно были готовы принять, со всем присущим им здравым простодушием, истинную «католическую» веру. Только с приходом сторонников пуризма она была подвергнута анализу, когда были выделены ее отдельные компоненты и изолированы друг от друга и между ними была вырыта глубокая
«Открытая» церковь «открытого» XII столетия признавала свободы, о которых не могли даже помыслить представители более поздних поколений. Это была «живая» церковь; это определение равным образом относилось и к ней самой, и к ее членам – оптимистичным, ярким личностям, уважавшим чужое мнение и способным договариваться. Таинства еще не подверглись строгому определению и не были сведены к семи, а месса не получила окончательного оформления. Многие положения веры еще не стали догматами; в XIII в. их продолжали обсуждать теологи, и лишь окончательно они были утверждены на Тридентском соборе в XVI столетии. Только в середине XII в. церковь стала пониматься как реальный субъект. Вплоть до этого времени люди мыслили в понятиях раннего христианства; ни один автор не писал теологических или религиозно-политических трактатов о церкви (слово «церковь» означало здание или Дом Бога) и не возникало никаких богословских споров. Отважный Абеляр заговорил о теологии в ее современном смысле. Это был его термин и его концепция европейской теологии. Слова «церковь» старались избегать из-за возникавшей при этом ассоциации с языческой Античностью; все осознавали реальные опасности, могущие возникнуть в случае принятия этого понятия. Господствовало убеждение, что попытки «понять» Бога, заключить Его в жесткие рамки теологии являлось некой разновидностью искушения. Богословские диспуты в этой ранней «открытой» Европе были перенесены в религиозные мистерии, которым были присущи благоговейное отношение к богословским вопросам, осознанное умолчание и Божественная любовь. Вера, как все сверхреальное, могла только переживаться и никогда не укладывалась в определения.
«Открытая» церковь изначальной Европы была живым союзом Небесного и Земного; материи и духа; жизни и смерти; тела и души; прошлого, настоящего и будущего. Действительность была цельной, не было пропасти между тварным миром и искупленным человечеством; все люди были одной крови – от первого человека до последнего, все были насельниками одной и той же земли, сквозь естественный, природный лик которой временами проступали «сверхъестественные» черты. Служившие в этой «открытой» церкви епископы и рядовые священники обладали тем самым редким искусством savoir vivre, иначе говоря, умением жить полнокровной жизнью. Они были независимы во взаимоотношениях друг с другом, которые временами становились то дружественными, то неприязненными, но не враждебными. Рим был где-то там, далеко, и потому часто непосредственным духовным наставником человека становился местный епископ или аббат.
Государственные границы некоторых стран все еще оставались открытыми. Протяженная граница между Францией и Германией в Европе, источник повышенной напряженности в течение нескольких столетий, даже еще не была окончательно обозначена. Для владений крупных сеньоров была характерна чересполосица; многие магнаты получали фьефы и земельные поместья в дар, как от французского монарха, так и от германского императора. В Священной Римской империи Италия только начинала отстаивать свои государственные интересы после того, как создала независимую от империи церковную организацию в 1122 г. в результате заключения Вормсского конкордата. Восточные границы Европы все еще не были определены. Немецкие колонисты и местная восточноевропейская аристократия (славянская, польская, прусская, литовская и венгерская) способствовала сближению Восточной Европы с Западной, которые стали на время единым целым. Тем не менее продолжилась экспансия на Восток в Прибалтийские земли; в начале XIII в. самыми западными точками ее проникновения стали города Рига, Ревель и Дерпт. Первыми, кто начал последовательно укреплять границы в целях обороны от уэльсцев и ирландцев, а впоследствии от шотландцев, были Плантагенеты, правители Англии. Но даже через эти границы люди могли свободно переходить в обоих направлениях, особенно начиная с того времени, когда установились тесные родственные связи между аристократическими семействами с обеих сторон границы.
«Открытая» Европа имела также свою «открытую» аристократию, которая сформировалась к началу XII в. Господствующее положение норманнской аристократии, боковые ветви которой пустили корни во Франции, на Сицилии и в Англии, стало наглядным примером нараставшей тенденции формирования «закрытой касты», резко отделенной от подвластных ей крестьян и от свободных и несвободных горожан. В дальнейшем, в XII в., аристократия
Существовала не только «открытая» аристократия, но также и «открытое» священство. В XII в. большинство клириков было открыто миру, своим людям и пастве. Имелось совсем незначительное число барьеров между членами общества, которые со временем только множились и в итоге окончательно разделили клириков и народ. Церковь начиная с XIII в. все больше превращалась в жреческое и бюрократическое учреждение, со схоластическим, по сути, учением. Однако в XII столетии даже высшее духовенство говорило на одном языке со своим народом, разделяло его веру и суеверия, тесно общалось с ним не только во время празднеств и торжеств, но и в повседневной жизни. Несмотря на то что правители церкви все больше перенимали обычаи аристократов, религиозная жизнь вошла в привычное русло после реформаторских движений XI – начала XII столетия. В это время возвысились люди из низших слоев общества и зачастую с темным прошлым, которые заняли самые высокие посты в церкви и государстве.
Но уже в конце XII столетия появилось еще пока неявное предчувствие грядущих перемен, которые в будущем прямиком приведут в «закрытую» Европу XIII–XIV вв. Все эти события, можно сказать, предзнаменуют Европу наших дней. Но прежде чем остановиться на этих трагических событиях, стоит обратить внимание на сохранившиеся до конца этого позднего периода ценности, выношенные в чреве еще той, первоначальной «открытой» Европы и дарованные ей миру. Речь идет о буйной чувственности Чосера и Шекспира, о широте мировоззренческих взглядов таких христианских гуманистов, как Томас Мор и его собрат Эразм Роттердамский. Можно даже говорить об особенном образе жизни, сложившемся благодаря удачному сочетанию как в жизни индивида, так и в жизни общества часто противоречивых и конфликтующих между собой факторов (что было особенно характерно для Англии, но не чуждо и континентальной Европе). Итак, описывая Европу XIII–XIV вв. как «закрытую», следует прежде всего понять, что называть ее так является неким упрощением. Этот «закрытый» континент в значительной степени еще сохранял «открытый» характер ранней Европы XII в.; именно конфликты XI–XII вв. подготовили почву для будущих разделов.
Здесь следует привести несколько широко известных фактов, чтобы проиллюстрировать растущую внутреннюю и внешнюю изоляцию Европы в 1200–1350 гг. Монгольское нашествие на века отрезало Россию от Европы; это разделение во многих аспектах продолжает существовать и поныне. Захват крестоносцами Константинополя и основание крестоносных государств на территории Византии неизбежно привело к обособлению Востока от Запада, разделу христианства на православную и римско-католическую сферы влияния. Существование в Испании небольших арабо-мавританских государств и появление новой мусульманской силы – турок, угрожавших Балканам и Средиземноморью, имело своим следствием установление непреодолимых границ между европейским христианством и исламом. Три могучие и взаимовлияющие культуры, представлявшие западный мир христианства, Византию и ислам, все больше и больше отдалялись друг от друга. И это несмотря на тот факт, что первоначально они имели много общего и поддерживали между собой разнообразные связи в начальный период Средневековья. Теперь все эти три образования вознамерились вернуться к тому состоянию, которое принято считать типично «средневековым», – они превратились в закрытые сообщества, создав свои отдельные миры.
Этой растущей внешней изоляции сопутствовали происходившие в европейском обществе процессы резкого размежевания основных общественных институтов. Две крупнейшие мировые силы раннего Средневековья – папство и Священная Римская империя, став соперниками, открыто обличали друг друга. Папству удалось сломить империю, но оно не устояло перед французской монархией, своим бывшим самым верным союзником. Образовавшиеся в позднем Средневековье национальные государства держали свои церкви и епископат на коротком поводке; эти церкви стали прототипом церквей, за создание которых выступал швейцарский врач и богослов Томас Эрастус.
Возникновение национального государства – необычайно сложный феномен. Обращает на себя внимание прежде всего его религиозно-политический аспект. Виклиф и Гус стоят на самой границе рассматриваемого нами периода. Религиозный переворот был неразрывно связан с расцветом национальных языков и национальных литератур. Люди искали и обретали внутреннюю силу в родном языке. Только в национальном языке можно было найти адекватные слова для описания холмов и долин, родного для сердца и ума пейзажа, создать песни, в которых выражались человеческие надежды и страхи и, не в последнюю очередь, звучал боевой клич.