Мир Терского фронта. Тетралогия
Шрифт:
Как только стало понятно, что случилась беда, Герман не колебался ни минуты: «Сливки надо снять до того, как неподготовленные сообразят что к чему!»
Позвав своего «верного нукера», как называл он в минуты хорошего настроения водителя и, отчасти, порученца Дениса Савельева, приказал готовить машину к выезду.
К огромному сожалению Голованова, на трассе особо поживиться не удалось — к моменту, когда они выбрались на дугу у Медного, над ней уже кружил военный вертолёт, и с него сбрасывали вниз вымпелы с цеу. Лезть в лоб на вояк «ас выживания» не собирался, решив для начала, что называется, врасти в обстановку.
К вечеру паника немного улеглась,
Вояки, а точнее — какие-то ополченцы с крайне несерьёзными бумажками, выданными Торжокским горвоенкоматом, пробыли в лагере недолго. Объяснили, как обустроить убежища в корпусах, привезли грузовик с армейскими пайками и свалили.
«Вот теперь можно и поживиться!» — решил Голованов, тем более что среди бедолаг, собравшихся в «Ромашке», он уже присмотрел пару «союзников». Во время раздачи пайков два молодых парня, нисколько не смущаясь, протолкались в первые ряды и даже попытались получить по два пайка, но командовавший военными молодой парень послал их по матери и выразительно похлопал по своему автомату. «Пожалуй, эти подойдут!» — отметил он тогда.
Начал он издалека — собрал мужчин и предложил сходить запасти дров. В лагере он был одним из самых старших по возрасту, и его послушались. Потом Герман обошёл корпуса, интересуясь, как народ разместился, и помогая в мелочах советами. Попутно он отмечал, у кого какое добро есть.
Парней, занятых на строительных работах, он отозвал в сторонку и коротко и непечатно обрисовал сложившуюся ситуацию. Когда оба согласились с его оценкой и спросили, что же делать дальше, он изложил свою позицию:
— Ребята! Это хорошо, вы уже поняли, что настал трындец, и выкарабкаются только сильные и умелые! Вы посмотрите, с кем нас связала судьба?! Дармоеды, ничего делать не умеющие! На перевоспитание у нас с вами, — этим, как ему показалось, изящным ходом Голованов перевёл двадцатипятилетних охламонов на свою сторону, — нет ни времени, ни ресурсов. Что ждёт этих? — широкий жест в сторону корпусов. — Ближайший овраг и девять граммов в затылок! А то и молотком по голове! Впереди ядерная зима на надцать лет, и каждый кусок еды, каждый отрез материи и тем более каждый патрон на вес жизни и тратить их на балласт нерационально. Как там у классика? «Тяжёлые времена требуют тяжёлых решений!» Они всё равно умрут, но при этом растратят невосполнимые ресурсы.[116]
Из-за угла столовой на веранду, где Герман Геннадьевич проводил свой импровизированный митинг, вышли ещё четверо ребят. Старшему на вид было лет двадцать, младшему — пятнадцать, не больше. «С работ, что ли, смылись?» — напрягшись, попытался оценить угрозу своему положению Голованов.
— Это ты правильно, мужик, говоришь! — неожиданно поддержал старший из вновь прибывших — чернявый и долговязый парень в джинсовой куртке и потёртых камуфляжных штанах. — Надо по уму всё делать! Хабар там собрать и показать, кто в доме хозяин! Эх, жаль, с этим много не навоюешь! — и достал из-за ремня «Макаров».
— Не бойся! — перешёл на «ты» Герман. — Если вы со мной — всё будет хорошо! Пойдёмте!
У своей «Нивы», которую «владыка нового мира» не бросил, в отличие от большинства беженцев на шоссе, Герман Геннадьевич торжественно вытащил из машины чехол с ружьём:
— Вот! Оружие у нас есть!
Молодёжь радостно загомонила.
— Но вы должны во всём слушаться меня, иначе вас снова загонят в стойло!
— Не выйдет! — выкрикнул чернявый.
— Хватит, натерпелись! — подхватил один из тех, кого Голованов начал агитировать в первую очередь — невысокий и рыхлый юноша с одутловатым лицом и фигурой, напоминавшей грушу на ножках.
— Первым делом давайте оборудуем штаб! — предложил Герман Геннадьевич, тихо радуясь, насколько ему повезло с поиском сторонников. «Эти шакалята любого затопчут — только бы не работать! Такие же, как мои бывшие студенты!»
— А где мы его устроим? — спросил самый младший, нагловатый подросток с повадками малолетней шпаны.
— А вот здесь и будет! — Вожак показал рукой на здание столовой. — Но учтите, что первое время будет трудно. Нам попробуют оказать сопротивление, требуя заботы и внимания! Подумайте, друзья, кто будет заготавливать дрова для мажорных мальчиков и гламурных девочек? На жирных чинуш, тяжелее ручки ничего не поднимавших, и их жён, из бутиков не вылезавших? А они будут требовать к себе особых отношений, и их в стране десять миллионов! Без семей и обслуги, которые тоже, — Голованов повысил голос, — ничего нужного не умеют!
Когда два часа спустя ушедшие на заготовки беженцы вернулись, у ворот их встретила «дружина», состоявшая не только из распропагандированных юнцов, но и из Савельева, вдобавок ко всему задружившегося у брошенных машин на шоссе с тремя мародёрами и убедившего их присоединиться к шайке. Не то чтобы это была такая уж серьёзная сила, но присутствие взрослых мужчин приободрило молодёжь. К тому же один из новых членов шайки пришёл с «мечтой кулака» — дробовиком ТОЗ-106,[117] что значительно усилило огневую мощь банды. Остальные вооружились кто чем: двумя «макарычами» — тоже из заначки Голованова, одним пневматическим «ижом», топорами, монтировками и самодельными дубинками. Вроде бы ничего серьёзного, особенно учитывая то, что противостояла им почти сотня взрослых мужиков, но мародёры были сплочены, вооружены и не стеснялись. После того как человек десять, пытавшихся возмущаться, были сильно избиты, а трое получили серьёзные ранения резиновыми пулями, народ затих. Наиболее смелые убежали в лес, а две семьи добрались до Медного, но тамошний участковый в мыле носился по округе, и разыскать его они не смогли.
К вечеру в «Ромашке» власть уже практически полностью принадлежала шайке Головы, как стали называть своего вожака новоявленные разбойники. Сам Герман Геннадьевич распорядился пока беженцев не трясти, а изъять вещи убежавших и отнести их в столовую на сортировку. Как раз в разгар этого процесса и приехали давешние ополченцы. Но, поскольку в этот раз их было не шестеро, а только двое, воодушевившиеся бандиты не попрятались, а начали качать права:
— Ну чо ты мне сделаешь?! Чо?! — размахивая оружием наступал на молоденького паренька Омут — тот самый мародёр что пришёл со своим «обрезом». — А если я сейчас по этим курвам жахну, со страху не обосрёшься? — И ватажник ткнул стволом в сторону толпы перепуганных женщин, сгрудившихся у входа в один из корпусов.
«А ведь если бы не эти гражданские, парень ни минуты не колебался! — Герман наблюдал за происходящим, стоя в глубине главного зала столовой. — Потому эти Павки Корчагины и проигрывают всегда!»
Ответ старшего ополченцев оказался неожиданным — он быстро шагнул вперёд и упёр ствол своего «калаша» Омуту под подбородок. Что он сказал при этом, Голованов не расслышал, но его подручный как будто застыл в воздухе, боясь пошевелить даже пальцем.
«Чёрт, вот блядство! Так всё хорошо шло! И что теперь?»