МИР ТЕСЕН
Шрифт:
— Возможно, — согласился Филипп. — Только без толку называть мне его, потому что я сразу его забуду.
— «Остранение», — сказал Моррис. — По их мнению, в этом и заключается суть литературы. «Автоматизация съедает вещи, платье, мебель, жену и страх войны (…) И вот для того, чтобы вернуть ощущение жизни, почувствовать вещи, существует то, что называется искусством». Виктор Шкловский.
— Когда-то я находил удовлетворение в книгах, — сказал Филипп. — Но с возрастом я почувствовал, что этого недостаточно.
— Но ты ведь снова отправляешься в путь-дорогу? Хилари сказала, что на этот раз тебя ждет Турция. Что ты там будешь делать?
— Еще один курс лекций по линии Британского Совета. Буду говорить о Хэзлитте.
— Что, турок интересует Хэзлитт?
— По-моему, не очень, но сейчас отмечается его двухсотлетие. Точнее — отмечалось в прошлом году, тогда же и зашла речь о поездке.
— Нет. Я только что говорил об этом Хилари. Я о ней даже не слышал.
Филипп досадливо крякнул.
— Ну что ты будешь делать с этими издателями?! Ведь я специально просил послать тебе дарственный экземпляр. Позволь мне поднести тебе его сейчас.
Он вынул из книжного шкафа книгу в ярко-голубой суперобложке, быстро надписал ее и вручил Моррису. Книга называлась «Хэзлитт и просто читатель».
— Я не думаю, что ты во всем до мной согласишься, Моррис, но вдруг тебе покажется, что в книге что-то есть: тогда я буду тебе очень благодарен, если ты поможешь отрецензировать ее. До сих пор я не получил ни единого отзыва.
— Едва ли подобной книгой заинтересуется журнал «Метакритика», — сказал Моррис. — Но я попробую что-нибудь придумать — Он быстро перелистал книгу. — Хэзлитт вообще-то не в моде, верно?
— И совершенно незаслуженно, — возмутился Филипп. — Человек он был необычайно интересный. Ты читал его «Liber Amoris»? [27]
— Кажется, нет.
— Это слегка беллетризованная история его страстного увлечения дочерью квартирной хозяйки. В то время он был в разъезде с женой и тщетно надеялся получить развод. А девица по натуре была типичная динамо. Позволяла ему сажать себя на колени, лезть к ней под юбку, но спать с ним не желала и даже не обещала выйти за него замуж, когда он будет свободен. От всего этого он чуть не свихнулся. Ни о чем другом и думать не мог. А в один прекрасный день увидел ее с другим мужчиной. Конец иллюзиям. Моральный крах. Я ему сочувствую. Наверное, эта девица…
27
1«Книга о Любви»(лат.).
Голос Филиппа дрогнул, и Моррис заметил, как он побледнел, уставившись на дверь гостиной. Переведя взгляд, Моррис увидел стоящую в дверях Хилари. На ней был велюровый халат линялого синего цвета с капюшоном и застежкой на молнии от воротника до подола.
— Мне не спалось, — сказал она. — А потом я вспомнила, что не сказала тебе оставить входную дверь незапертой. Мэтью еще не вернулся. Что с тобой, Филипп? Ты смотришь на меня так, будто я привидение.
— Этот твой халат…
— Что халат? Я его достала, потому что другой сейчас в химчистке.
— Нет, ничего. Я думал, ты давно его выбросила, — сказал Филипп и одним глотком допил виски. — Ну, всем пора спать.
Часть II
1
Ровно в пять утра Моррис Цапп просыпается от писка своих наручных часов, хитроумного изделия микроэлектронной промышленности, которое при нажатии кнопки может сообщить ему точное время в любой точке земного шара. Например, в австралийском городе Куктаун, штат Квинсленд, уже три часа дня, что, впрочем, мало интересует Морриса Цаппа в ту минуту, когда он, потягиваясь и зевая, пытается нашарить выключатель ночной лампы, хотя — бывают же совпадения — именно в этот час в городе Куктаун, штат Квинсленд, преподаватель местного университета Родни Вейнрайт трудится над докладом для организуемой Моррисом Цаппом конференции в Иерусалиме, посвященной будущему литературной критики.
В Куктауне жарко, очень жарко. От пота шариковая ручка скользит в руке Родни Вейнрайта, а на бумаге, там, где он прижимает ее ладонью, остаются влажные пятна. До письменного стола его кабинета в маленьком одноэтажном доме на окраине Куктауна доносится шум морских волн с соседнего пляжа. Там — и это ему известно — сейчас большинство студентов группы, которой он читает предмет под названием «Теория литературы от Колриджа до Барта». Они плещутся в бело-голубых волнах или лежат, раскинувшись, на ослепительно-желтом песке; у девушек, чтобы загар лег ровнее, приспущены бретельки купальников-бикини. Родни Вейнрайт точно знает, что студенты там, поскольку после занятий они приглашали его на пляж, посмеиваясь и подталкивая друг
Вопрос, однако, состоит в том, каким образом литературная критика может выполнять определенную М. Арнольдом функцию идентификации лучшего из задуманного или сказанного, когда литературный дискурс разбалансирован из-за разрушения традиционного понятия об авторе, авторстве, как таковом?
Родни Вейнрайт берет в кавычки слово «авторство» и напрягает мозговые извилины, обдумывая следующее предложение. Доклад надо закончить как можно скорее, поскольку Моррис Цапп хотел взглянуть на черновой вариант, прежде чем включить его в программу, а от включения зависит грант, который позволит Родни Вейнрайту вылететь летом (по-австралийски — зимой) в Европу, припасть к источнику теоретической мысли, установить полезные и перспективные контакты, а также прибавить строчку к списку своих академических заслуг и достижений, которые со временем помогут ему получить кафедру в Сиднее или Мельбурне. Ему совсем не улыбается встретить старость в городе Куктаун, штат Квинсленд. Этот край не для престарелых. Даже сейчас, в свои тридцать восемь лет, он не имеет ни малейших шансов на благосклонность Сандры Дике, окруженной загорелыми и мускулистыми героями пляжа. Последствия двадцатилетней умственной деятельности сразу выдают себя, стоит ему надеть купальные трусы, даже самые свободные: его крупная, лысеющая, украшенная очками голова венчает незагорелый грушевидный торс с хилыми конечностями, как будто наспех пририсованными детской рукой. И даже если каким-то чудом Сандра Дике, ослепленная блеском его интеллекта, оставит без внимания несовершенства его плоти, его жена Беверли быстро пресечет все попытки вывести дружбу с ней за академические пределы.
Как будто в подтверждение этой мысли в поле зрения Родни Вейнрайта появляется массивный зад Беверли, плотно обтянутый цветастой юбкой. Согнувшись пополам и обливаясь потом под широкополой шляпой, она медленно пятится через газон и что-то тащит за собой — что это? Шланг? Веревка? Какой-то зверь на поводке? Оказывается, это детская игрушка, какая-то ярко раскрашенная штуковина на колесиках, которая развратно вихляется и подскакивает на ходу, а вслед за ней ковыляет, заливаясь смехом, соседский младенец. Решительная и здравомыслящая женщина — жена его, Беверли. Родни Вейнрайт с уважением, но без вожделения созерцает ее филейную часть. И, представляя в той же самой позе Сандру Дике в голубых джинсах, глубоко вздыхает. И снова упирает взгляд в линованный лист бумаги.
«Единственно возможное решение», — пишет он и делает паузу, задумчиво кусая кончик ручки.
Единственно возможное решение заключается в том, чтобы побежать на пляж, схватить за руку Сандру Дике, утащить ее за песчаный бугор, стянуть с нее трусики и…
— Чайку не хочешь, Родни? Я сейчас буду заваривать. В открытое окно заглядывает лоснящаяся от пота физиономия Беверли. Родни перестает писать и стыдливо прикрывает рукой блокнот. Беверли исчезает, Родни вырывает лист из блокнота, рвет его на мелкие части и швыряет в корзину, где уже покоится кучка скомканной и порванной бумаги. И снова начинает писать на чистом листе: «Вопрос, однако, состоит в том, каким образом литературная критика…» Вздремнувший ненадолго Моррис Цапп в панике просыпается, но, взглянув на подсвеченный циферблат, с облегчением отмечает, что прошло лишь пятнадцать минут. Почесываясь и дрожа от холода (Лоу, с типично английской прижимистостью, на ночь отключают отопление), он встает с кровати, надевает халат и тихонько пробирается по коридору в ванную. Потянув за шнурок выключателя, жмурится от вспыхнувшего света, запрыгавшего зайчиками на белом кафеле. Справив малую нужду, Моррис моет руки и, стоя перед зеркалом, показывает самому себе язык, который напоминает высохшее ложе оскверненной нечистотами, реки. Слишком много сигар и алкоголя вчера вечером. И не только вчера.