Мир Трех Лун
Шрифт:
Некоторое время осторожно касался пальцами ног пола, кресло послушно реагировало, двигалось то в одну, то в другую сторону, а то и вовсе поворачивалось вокруг оси.
В какой-то момент, собравшись, оттолкнулся достаточно сильно и докатился до стены. Взять блестящий кристаллик не рискнул, просто посмотрел в ларец, отпихнулся осторожно и, еще дважды корректируя движение, докатывался до противоположных стен.
Я смиренно молчал, наконец он развернулся в кресле и уставился на меня долгим взглядом. Лицо его, сперва
– Мастер Рундельштотт, – проговорил я дрожащим от великого почтения голосом, – вы как?.. В порядке?
Он прорычал утомленно:
– Нет…
– Что случилось?
Он махнул рукой.
– Случилось то, что ты действительно с ходу придумал, как облегчить работу. А вот я…
Уже видя, что он не только не сердится, но, судя по его виду, сам стыдится своих вспышек ярости и не знает, как загладить вину, я подошел, взялся за спинку кресла и подвез его к тому месту, где он прилаживает кристаллики.
– Вы гений, мастер Рундельштотт, – сказал я серьезно и без всякого хи-хи. – У вас вот великое дело, даже величайшее! Ваш ум занят только им, а что кресло?.. Вы бы придумали быстрее и лучше, чем я, если бы постоянно не мыслили о Великом и Высоком.
Он вздохнул, потом крякнул, поднялся.
– Да, дикарь, ты прав. Моя голова забита великими идеями, а эта вот мелочь, конечно же, ускользала. Но ты молодец, молодец… Что значит, молодость… Все замечаете, все схватываете…
Я поклонился:
– Я счастлив быть полезным вам, мастер Рундельштотт. Но я по мелочам, как воробышек, а вы – орел! Которому сверху видно все. Крупное все. А мелочи должны замечать другие. Вы же не мелочный, как и все гении.
Он сказал великодушно:
– Ладно, будешь работать здесь, ближе ко мне. Я покажу что-нибудь попроще. Ты же самый смышленый из всех остолопов, что толкутся там за дверью.
Я сказал тихонько:
– Да и не только там.
Он криво усмехнулся:
– Ты прав: во всем дворце умных людей по пальцам одной лягушачьей лапы… Но о таком лучше помалкивать.
Он со вздохом повел небрежно рукой, и с потолка хлынул яркий, почти солнечного спектра свет.
Я охнул.
– Говорят, магия достается с огромным трудом?
Он отмахнулся:
– Недавно в небе сошлись три луны, магии излилось море, но людям достаются капли. Даже великие чародеи не могут запасать сразу и много. Иссякает быстро, так что лучше израсходовать. На что угодно. Как вот я сейчас.
– Чтоб добро не пропадало, – сказал я рассудительно. – Вы хозяйственный человек, мастер Рундельштотт! Вы могли бы стать канцлером и рулить королевством… если бы у вас не было занятия еще лучше!
Он подобрел, кивнул с подобием улыбки.
– Варвар, а как угадал!.. Но хватит-хватит льстить, думаешь, не понимаю? Только никому не говори, что магия интереснее, чем правление.
– Я что, умный? – оскорбился я. – Я просто красивый и нарядный! Видите, какая у меня рубашка? И когда надо, не проболтаюсь!.. Нем, как стая рыб-говорунов!.. Даже как две стаи…
Он подъехал на кресле, пока еще осторожно, к столу, склонился над книгой. Я издали опасливо заглянул через плечо, там что-то странное, буквы постоянно передвигаются, выстраиваются в слова, которых только что не было, словно незримая рука постоянно пишет некую летопись вычурными старинными буквами.
Оглянувшись, словно почувствовав мой взгляд, он поморщился, но, соскучившись по собеседнику, сказал сварливо:
– Почерк великого чародея Растегарта Громоносного! Это он всегда так… Забавлялся, видите ли. Его мощи хватало, чтобы текст с дальних страниц сам переползал на ту, которую читает.
– Очень удобно, – сказал я льстиво.
– Да, – согласился он строгим голосом, – но мага сие недостойно.
Я вякнул:
– Почему?
– Страницу проще перелистнуть, – сказал он сварливо, – нечего магию тратить!..
– Трудно собирать?
– Собирать нетрудно, – ответил он, – хранить без потерь трудно. Мало кому удается. Ладно, чего встал? Давай сюда порошок из мандрагоры. Да побыстрее, спите все на ходу…
– Бягу, – ответил я поспешно, – уже бягу!
Когда я вернулся с порошком из корня мандрагоры, чародей уперся обеими руками в края стола и рассматривал установку со злостью и ненавистью.
Я сказал осторожно:
– Мастер… вы как… в порядке?
Он покачал головой:
– Здесь почти все драгоценности королевы… а еще немало из королевской казны… Двенадцать лет работы!.. Ежедневный труд с раннего утра и до поздней ночи!..
– Вы подвижник, – сказал я торопливо. – Подвигаете, значитца. А если еще и угадаете направление, то это вообще… Человечество должно было вот так ни сюды Мыкита, ни туды Мыкыта, но, конечно, оно никогда не. Что не отменяет. Патамушта.
Он вряд ли что понял, да я и сам не врубился, что сказал, с умными людьми это сплошь и рядом, проговорил, как в забытьи:
– Даже во сне собираю, прилаживаю, переставляю и все безуспешно добиваюсь ответа…
Зыркнул на меня, я ощутил, что сейчас прекратит метать бисер перед сопливым свиненком, и сказал поспешно:
– Резонанса!
Он посерьезнел, глаза стали настороженными, но чуточку шире.
– Чего-чего?
– Резонанса, – повторил я. – Это когда одна вещь чувствует другую и отвечает… по-своему, конечно. Вещи бывают настолько умными, что вообще умнее человека. Вот табуретка, на которой вы сидите, точно умнее ваших учеников. А то и некоторых министров ее величества королевы.
Он поморщился:
– Но-но, у моих остолопов еще все впереди. На табуретке я сижу двадцать лет, а они у меня без году неделя.