Мир удивительных людей
Шрифт:
Нет, не удобно. Но я не притворяюсь, я действительно такая. Терпеть не могу, когда меня гладят против шерсти. Мной бесполезно командовать – я никогда не подчинялась ни приказам, ни указам. Жажда свободы во мне сильнее всего: творец должен быть свободным.
Даже в те времена, когда я работала в поликлинике в стиле соцреализма, я все делала так, как хотела. Разумеется, начальство было мной недовольно и однажды отправило меня в ссылку в какую-то захолустную поликлинику.
«Не стоит прогибаться под изменчивый мир»?
Точно.
Другое дело, что, может, я не дотягивала до ортопеда с большой буквы. Ну что ж, всем оставаться на местах – я с головой ушла в лечебный процесс. Или делать отлично – или не делать никак.
Это максимализм?
Это профессионализм. Но я и максималист во всем. Или любить до безумия – или не любить никак. Готовить еду, чтоб все гости причмокивали, стонали и умирали от этого вкуса – или не готовить вообще. Я тут начала учить английский и говорю своей преподавательнице: «Я не выйду замуж, пока не выучу язык». А она мне: «Если ты так будешь учить и дальше, ты еще долго не выйдешь замуж».
И что?
Ничего. Продолжаю учить английский…
…Она учит английский, купается в проруби, ныряет с аквалангом, играет в большой теннис, катается на горных лыжах, не курит. И когда кончается «Мартель», она изо всех сил старается не пить самогон… «Ну не хватает мне чего-то, неймется. Чем больше мы соприкасаемся с миром неизвестного, тем больше понимаем, как мало еще познали». Она уезжает в Лондон и скучает по работе: «Моя работа – это моя любовь. И пациенты для меня – больше чем пациенты. Только здесь можно получить всю гамму ощущений». Семь лет назад Марина Яковлевна Бондаренко, одна из лучших врачей-стоматологов железнодорожной поликлиники, сделала первый шаг в неизвестное и организовала частный стоматологический кабинет.
В прошлом году я была в Полтаве на семинаре у Сергея Радлинского, это мой учитель, очень известный стоматолог, про него говорят: «Радлинский славится своими зубами, как Фаберже – яйцами». Так вот, о спросили, что нужно для того, чтобы открыть частный кабинет? «Запастись терпением, пригласить на работу менеджера и вести себе личного психотерапевта», – отдал он. А я сидела и вспоминала, как я в это делала сама: и документы оформляла, и пациентами занималась.
Это было тяжело?
Это было круто. Наверно, если б я вросла в Челябинске, мне было бы легче. Снял бы папа трубку, позвонил – и меня приняли в любом кабинете. Но такого не было. Сначала я витала в облаках: я все могу, мне все подвластно – настолько я была увела з себе. Никакой работы не боялась: точить пятнадцать зубов – я, удалять пятнадцать зубов – я. Как в том фильме: «Огласите весь список»…
Помню, в институте преподаватель подарил мне диск, которым обрабатывают зубы, с напутствием: «В Сан-Ремо за лучшую песню дарят платиновые диски, а я вам дарю алмазный. Южно-Уральская железная дорога будет гордиться, что к ним едет такой доктор, как Бондаренко». Вот с такой бренностью, что знаю все, я и пошла в неизвестное…
Наверно, такая уверенность всегда помогала?
Наверно… Но я тогда впервые поняла, эта-оде стресс. Сейчас вспоминать страшно. Оборудование было простенькое, с арендой – сложности, квартиру обокрали, в аварию попала. А я все равно не останавливалась, потому что знала, чего именно я хочу, если я начинаю что-то делать, я кожей чувствую, как это все должно выглядеть. Я всегда считала унижением для пациента зубные кресла, стоящие в ряд. Ну что ж, видимо, надо было и эту чашу слить. Зато сейчас я в свободном полете.
Мудрые люди говорят: прежде чем красиво парить, надо хорошо помахать крыльями…
Это точно. После института я совсем недолго работала в смотровом канете: три кресла в ряд, по пятнадцать-двадцать человек в день проходит, талончики-то двадцатиминутные были. Так я успевала всю эту очередь через себя пропустить и еще своих знакомых принять. И вот так целый день: откройте рот, закройте рот, полощите, голову поверните, следующий… Однажды вечером после такого рабочего дня открываю дверь в коридор и говорю последнему пациенту: «Плюйте».
Этот «последний пациент» до сих пор вздрагивает при воспоминании о смотровых кабинетах…
Ну а что делать? Родину, родителей и цвет эмали не выбирают.
Опасно разговаривать с вами, Марина Яковлевна, и все-таки рискну спросить: в своем свободном полете ты на какой ступени? Уже паришь или еще машешь крыльями?
(Смеется). Если сам врач начинает считать себя звездой, он кончается как личность. Пациенты слышат мой уверенный голос и не догадываются, что внутри у меня порой клубок сомнений. Я вышла на ту ступень, где чувствую себя вечным учеником. И в этом прелесть.
…Друзья Марины Яковлевны, не выдерживая ее многочасовых рассказов о работе, придумали интересный способ остановки: «Мы знаем, что ты гениальный доктор, только отвали». Скромно соглашаясь, доктор Бондаренко замолкает.
«У гениальных людей есть право на какую-то слабость: я могу быть вспыльчивой, капризной, требовательной, могу до слез довести ассистента».
Марина, а ты можешь себе позволить слабость быть просто женщиной? Вроде бы, начинали мы с тобой разговор о любви…