Мир в моих руках
Шрифт:
Гаад отодвинул тарелку и серьёзно спросил:
— Назовёшь своё имя, дитя?
Помявшись, прислушавшись к себе — возмущения или отторжения от его просьбы не ощутила, так что вроде всё в порядке — представилась:
— Надя. Ну, а если полностью: Надежда.
Повисла долгая задумчивая тишина.
— По смыслу похоже на имя прошлой Посланницы, Карии, — наконец сказал Гаад, — Для некоторых народов её имя читалось как «Вера», «Надежда», «дающая надежду, «приносящая надежду».
Вера и Надежда… Кстати, да, у нас с мамой имена похожие. Для полного комплекта не хватает Любы-Любови. Эх, как ни копни, а всё становится ещё более запутанным!
— Так хочешь попытаться разобраться в
Посмотрела в глаза отца. Кажется, он искренне хотел помочь. И ему ещё самому хотелось разобраться. Но я боялась признаваться, кто я ему. Вдруг не поверит? Вдруг я — первый ребёнок двух миров? Как тогда доказать возможность моего существования? И надо ли? В общем, решила прояснить ситуацию с Кириллом, а про маму умолчать.
Гаад расспрашивал очень подробно. О многих неважных вроде бы вещах, таких как случайности, зацепившие меня события, чьи-то слова или действия, мои мысли или чувства по поводу чего-то… Стоило заикнуться о первом видении — и пришлось и это в подробностях описать… Сложно было всё вспомнить в хронологическом порядке… А уж чувства, мысли и детали… А отец всё спрашивал, спрашивал, но ничего сам не говорил… Наверное, уже и сам вконец запутался во всей этой мешанине фактов и сведений.
Как и ожидалось, Кирилл его очень заинтересовал. Хранитель то выпытывал новые подробности, то долго и напряжённо молчал. Да и Карст с Тайаеллом притихли как мыши под веником…
Сначала показалось, будто стены кухни раздвинулись, а потом увидела горную тропу и поднимающегося по ней…
Лицо его было так серьёзно, словно от него сейчас зависело существование целого мира. Или же в его мрачных глазах таились отблески страшного плана, из-за которого может погибнуть этот мир. Одежда простая, ничем не отличающаяся от принятых здесь. Время от времени появляется кривой шрам: от скулы на середину щеки и ещё косая неравномерная линия до подбородка — и исчезает через несколько секунд, словно тает на бледной коже. За спиной сложены крылья, белые, большие, будто соколиные. Иногда перья на них от кончиков и почти до основания меняют окраску, становясь то грязно-серыми, то иссиня-чёрными. И как будто начинают обжигать жгучим сумраком.
Вот он поднялся на вершину горы. К большой и гладкой каменной пластине, местами белой, местами чёрной. И, отчасти, красной. Казалось, над красными пятнами временами вспыхивают и пропадают тусклые красноватые искорки. Парень медленно взошёл на самый центр пластины, встрепал тёмно-русые волосы.
— Ты, скорее всего, знаешь, для чего я пришёл сюда. Но для глухих я хочу повторить, — усмешка исказила его лицо, отчего то приобрело какое-то жуткое выражение.
Он молчал, словно ждал, будто сейчас молния расколет небо — и убьёт его. Или же что-то подобное случится, но только тишина недоверчиво взирала с разных сторон. Сейчас даже птицы над горой не летали.
— Я требую, чтобы ты поговорил со мной! — прокричал странный хранитель.
И никто не ответил на полный ярости крик.
Зеленоватая дымка окружила его правую ладонь — и вдруг каменный меч появился в его руке, тёмно-синий, настолько тёмный, что иногда казался чёрным.
— Или я разрушу что-нибудь ещё! Ты слышишь?! Я превосходно научился разрушать — и ты это видел!
Но то ли не было никого, до кого отчаявшемуся хотелось докричаться, то ли тот равнодушно взирал за всеми его действиями. И снова не дождавшись никакой реакции, хранитель с криком ударил лезвием меча по плите. И снова ничего не произошло. Он заорал ещё отчаяннее. Новый удар и… лезвие лужей растеклось по плите.
— Я не перестану требовать справедливости! Не хочешь говорить со мной с Горы справедливости, так тебе же хуже! — продолжал надрываться в отчаянном крике пришелец.
Он выбросил меч — остатки того истаяли зеленоватой дымкой. Выпрямился, зажмурился…
И мир, сотканный из чёрно-белых нитей, затрещал от появившегося острого клина, смёрзшегося из зелёного света…
Кирилл продолжал сгущать свою силу, которая отзывалась дикими чуждыми для этого мира звуками и волнами. До того, как гора под ним дрогнула от присутствия невиданной доселе мощи. Вот, теперь он открыл глаза, но взгляд куда-то в пустоту… Клин приобретает форму странного оружия: помеси копья и меча… Воздух накаляется от жгущего жара. Кажется, явившаяся энергия вот-вот испепелит самого создателя, но нет: тот стоит и даже не морщится. Напряжён, как натянутая стрела. Воздух затих будто бы перед страшной грозой. От напряжения сдавливает что-то внутри меня. Я вдруг замечаю себя, как отдельного наблюдателя. Я уже не являюсь частью стонущего от боли пространства, но часть его ощущений отзывается во мне…
Тихий вскрик, от которого гора ещё раз вздрогнула. И лезвие оружия хищно устремляется к трёхцветной плите…
Мир застыл. Как и я. Казалось, пространство застыло, а воздух завяз в тщетной попытке задержать лезвие его оружия. То ли миг, то ли вечность вне времени…
Лезвие с противным скрежетом впилось в каменную плиту, брызнули во все стороны каменная пыль и каменные крошки…
Моё тело пронзило жгучей болью. Непонятно в какой части меня свилась эта боль, но мир словно поблёк на несколько мгновений. И со стоном упал на каменную вершину светловолосый и белокрылый парень… Однако же он быстро собрался с силами, сел. Рот его открылся… и в пространство слетело несколько звуков… то ли слово без смысла, то ли имя дерзкого чужака…
Кирилл обернулся к поднимающемуся белому Старейшине. Из глаз непонятного хранителя стекали кровавые слёзы. Две струйки кровавых слёз… на правой щеке струя достала до подбородка — и вот на тёмную одежду сорвалось несколько капель — и по левой щеке стекали скудные капли, ещё не ставшие ручейком…
История 10
Благ произнёс тоже самое. Кирилл с усмешкой качнул головой.
— Я — не он, — холодно произнёс темноволосый.
— Его уже нет, но ты слишком похож на него, — грустно отозвался светловолосый, потирая ноющее от ушиба плечо.
— Избавь меня от ненужных мне историй, — прозвучало не как просьба, а как угрожающее требование.
— Ты в нашу первую встречу сказал те же самые слова, какие он — когда спас меня впервые, — Благ впился в него взглядом, будто хотел просмотреть насквозь.
— Его нет. Ты сам это сказал, — Кирилл устало встрепал свои волосы, размазывая кровавую струю в кривое пятно.