Мир в моих руках

Свительская Елена Юрьевна

Недоумённо шмыгнула носом.

— Жаль, что твою маму не нашли. Но ты не волнуйся, они её найдут.

Странно было слышать слова поддержки от него. От него, после всего, что случилось в том мире!

— Я, правда, бесполезен, — он устало развёл руки в стороны, — Я ничего не помню. Вообще ничего. И в расследовании помочь не могу. А ты… — голос его дрогнул, и Кирилл очень внимательно посмотрел на меня, — А ты что-нибудь помнишь?

Грустно покачала головой.

Значит, спрыгнув с Моста между мирами, он выпал непонятно как и куда. Но потом очухался в нашем

мире. Правда, в отличие от меня, он вообще ничего не помнит. А я — помню только часть. Но… что ж случилось такого, что у нас обоих отшибло память? И почему я помню больше его? И… мы ж были в мире моего отца несколько дней. Ну, я их как-то помню. А потом, выходит, я пропадала неизвестно где ещё несколько месяцев — и вот про них-то я ничего не помню. Совсем ничего.

— Вот блин! — проворчал одноклассник, — Эк нам свезло!

— Ни хрена не повезло! Моя мама…

Ну, точнее, я сказала немного другое… и, как оказалось, вода во мне ещё не закончилась. А он… Кирилл вдруг меня обнял, погладил по спине и по волосам. Я ещё долго плакала, вцепившись в него. Если бы он помнил, он бы ни за что не стал утешать меня, но почему-то он не помнил. И этот, забывший тот мир Кирилл, отчего-то желал меня утешить. Я ощущала его тёплую щёку и ухо своей щекой. И мне так хотелось, чтобы хоть кто-нибудь был рядом! Кто-то знакомый! Чтоб хотя бы кусок от прошлой жизни, от прошлого моего мира остался целым! Даже если тем куском был забывший всё Кайер…

— Я буду защищать тебя, — вдруг сказал мальчик.

Отлепилась от него, и, отпрянув, растерянно посмотрела ему в лицо. Он почему-то серьёзно смотрел на меня. Почему-то мне улыбнулся.

— Я всегда буду защищать тебя. Верь мне.

Почему-то эти слова зацепили меня. Почему-то мне хотелось ему верить.

Кирилл повернулся к отцу и Фёдору, которые молча наблюдали за нами, усталые после тяжёлых событий этого дня.

— Куда она пойдёт? — спросил мальчик.

— Уедет к бабушке и дедушке, — объяснил Фёдор, — Пока мы… — голос его дрогнул, — Пока мы не найдём её мать.

Если её вообще найдут. Но… мама… мамочка, где же ты?! Куда ты пропала?!

— Но они в другом городе живут. Доедут через несколько дней.

— Пап, а может, мы возьмём её к нам? Ей же некуда сейчас деться. Не здесь же ей ночевать!

— В принципе, можно, — Степан Фёдорович задумчиво взглянул на меня.

— А вы друзья? — уточнил Фёдор.

Я покосилась на мальчишку. Мне много чего припомнилось — из сохранившихся воспоминаний — вот только смолчала. Странней всего уходить домой к Кириллу после всего случившегося. Но мне больше не к кому пойти. И потому тихо сказала:

— Мы друзья.

Фёдор несколько минут о чём-то говорил со Степаном Фёдоровичем, наедине. Мы с Кириллом сидели рядом и молчали.

— А ты где такое боевое ранение получила?

— Ась? — недоумённо вскинула брови.

— Не заметила, что ли? — он скользнул взглядом вниз.

Отпустив взгляд, тут только обнаружила на руке, на тыльной стороне ладони, линию-царапину, в которой местами вообще кожа была содрана. Полоса уходила даже на запястье. Кровь

давно уже запеклась. И тут, кстати, я обратила внимание, что руку немного саднило и пощипывало. Но столько всего стряслось за день, что я даже не заметила, что повредила руку!

— Осторожнее надо быть, — грустно сказал мальчик, смотря на мою руку, — Если запустишь, то останешься без руки.

— Да ну, ерунда! Что со мной от одной царапины сделается?

Он продолжал как-то странно смотреть на мою руку.

— А ты что так на неё смотришь? Ран, что ли, не видел?

— Да не… видел… — усмешка, — Я ж откуда только не падал! Обожаю куда-нибудь лазить! Даже до люстры пытался дотянуться, в пять лет. Со шкафа.

— А на шкаф как залез?

— Кажется, по занавеске, — он задумчиво взъерошил волосы, — Хорошо, что чебыртыхнулся на диван. Если б на пол, мог что-нибудь сломать. Или шею свернуть.

— А зачем полез?

— Если бы я знал! — усмешка, — Теперь-то и не помню… Хотя… не, не помню. Я всегда любил лазить туда, куда лазить не велели! Киношки отца я пересмотрел уже, в материны книжки залез… Правда, в книгах тогда ни хрена не понял, а кино про голых женщин было не интересное… — он осторожно подхватил мою раненную руку, — Но ты руку-то береги. Нафиг девчонке ходить всю жизнь со шрамами?

— Шрамы красят бойца, не?

— Ой, да какой из тебя, боец, а?

Тут вернулись его отец и милиционер, задавив в самом начале начавшуюся было стычку. Кирилл осторожно сжал пальцы моей повреждённой руки, поднялся, впрочем, меня не выпуская.

— Ну, пойдём ко мне домой?

Он вроде не собирался причинять мне зло. По крайней мере, пока. Впрочем, скоро припрётся эта бабка, которая продала мою с мамой квартиру — и меня к себе увезёт. Так что Кирилл, может, и не успеет ничего вспомнить.

Так что по ночному городу, точнее, до их машины, я шла, держа за руку Кирилла. У меня в этом мире больше не осталось ничего.

— Дома займёмся твоим боевым ранением, — шутил он.

Потом, в машине, когда мы задумчиво молчали на заднем сиденье, я опять поймала его взгляд на царапину на моей руке. Не выдержала.

— Чего ты уставился?

— Не знаю, — растерянно признался Кирилл, — Вот, увидел рану на твой руке — и теперь почему-то всё время на неё смотрю. Сам не знаю, что на меня нашло. Царапина как царапина… — он вдруг улыбнулся, — Но я рад, что ты живая. В школе теперь — тоска. Никто не хочет идти против меня.

— Ну, ещё бы!

Этот мальчишка ещё до перевоплощения в Кайера был весьма неприятным субъектом, к тому же, дрался потрясающе хорошо.

— А теперь мне будет с кем ругаться! — счастливая улыбка.

— Что, нашёл себе верного соперника? — пошутил Степан Фёдорович.

Мы переглянулись с мальчишкой. И прыснули. В принципе, да. Мы можем с удовольствием ругаться. Он не будет ёрничать, что я девчонка, которая дерётся и хамит. Ему и с такой мной нравится общаться.

Но всё-таки… вернётся ли когда-нибудь Кайер?..

А машина, тихо шурша колёсами по песчаной дорожке сквера, ползла сквозь темноту…