Мир в подарок. Трилогия
Шрифт:
Движемся далее… я глупо хихикнула, коса–девичья краса – ниже пояса, толще руки, легкомысленного бледно–золотистого цвета, с лентой в тон верхнему платью. Блондинкой я быть вроде никогда не собиралась… А чего я хотела–то?
Последним желанием, как сейчас помню, скорее даже жалобой на судьбу, в моем нормальном мире и теле было что–то слезливо–бабское на тему большой любви и настоящих друзей. Н–да, дожаловались, значит. Аккуратнее надо просить и скромнее, что ли? Впрочем, если бы все нелепые пожелания людей себе и окружающим, произнесенные или загаданные в плохом настроении, сбывались, – наш мир бы
Вывод? Достаточно вспомнить злобное торжество на своем «бывшем» лице… Я передернула плечами. Не мое желание сбылось, а ее. Что могла натворить эта юная особа такого, чего все ее нерядовые внешние данные, а так же, возможно, магические способности, не смогли разрешить без экстремальных прыжков в мою скромную московскую прихожую?
Я поднялась на ноги, потопталась, оглядывая себя снова со всех сторон в темнеющем хрустале водопада. На втором круге заметила аккуратный вертикальный ряд символов, нанесенных белым с обеих сторон от текучего зеркала, на обрамляющей его «раме» из двух каменных столбов.
Нарисовали их, похоже, только что – искрошенный осколок подобия мела лежал рядом, взгляд нащупал его сразу, едва возникли первые удивленные мысли о рисунке. Почему–то я тут же и бездоказательно уверовала, что узор имел отношение к моему попаданию в неизвестное место. Наверное, перечитала фэнтези…
От золотого сияния заката остались жалкие крохи. Небо стремительно смуглело, уже проклюнулись первые веснушки звезд. Идти куда–либо в темноте по камням глупо. К тому же я заметила чуть в стороне плащ, предусмотрительно расстеленный под нависающей скалой. Очевидно, это тот самый случай, когда утро вечера мудренее. Уже засыпая, я снова вспомнила про кота, Ероха обычно укладывался в ногах. Как он там? И, кстати, где он теперь?
Может, именно благодаря моим заботам, этот полосатый паршивец успешно пробрался в первый же сон и, крутясь под ногами, жалобно, ласково замурлыкал: «Соску–у–чился». Впрочем, тут же умерил столь избыточное проявление внимания. Резко метнулся вперед с самым независимым видом, устремив вверх свой роскошный хвост. Что правда, то правда – таким и сама бы гордилась, будь я хвостатой. Хотя некоторые всех женщин считают немного хвостатыми, и, в конце концов, я же иду по этому невозможному коридору, обрамленному теряющимися в дымке колоннами. Проверить, что ли, как там хвост? Иду, кстати, к тусклому зеркалу. Что, опять? Ну, знаете…
По крайней мере, второй раз вплотную не подойду и невежливо тыкать пальчиком не стану. Только гляну, что и как.
Еще несколько осторожных шагов, и по спине пробежал холодок нервного напряжения. Я поежилась, повела плечами. В серой матовой поверхности ничего не отразилось. Зато по позвоночнику снова скользнул снизу вверх уже вполне осязаемый знобкий вьюн, шепнув в ухо: «Три вопроса». Господи, только всемогущей рыбки характерного цвета мне не хватает! Впрочем, во сне я воспринимала происходящее как норму. Ладно, попробуем…
– От чего сбежала бывшая владелица этого тела?
– Как всегда в таких случаях, от судьбы, – усмехнулся холодок, льдистыми иглами покалывая шею. – Десять лет назад Мейджа задолжала свою жизнь тому, кто спас ее от участи многих одаренных – стать дровами в костре чужого дара. С первой встречи все эти годы она мечтала выйти за него. Еще бы, хорош собой, и к тому же сын князя, хоть и младший. Но вчера выяснилось, что ложь девушки лишила его выгод от этого брака, она давно не обладает и малой толикой дара, на который рассчитывал княжич. А без дара Мейджа ему не нужна, как бы ни старалась быть полезной. Вчера она якобы разорвала брачное полотно, расторгнув тем помолвку. Свидетель – сестра нареченного, Катан–жи. Завтра Мейджа должна за это ответить. Плату определяет отвергнутый. Обычно подобное оскорбление карается смертью.
– Могу ли я вернуться, это ведь не мое тело и не мой мир…
– Ты сама выбрала путь и прошла его, у нее нет силы и дара. Сколько ни черти знаки – их не сделать мостиком меж мирами без позволения старших. Тебя услышали и тебе позволили. Значит, была готова к переменам. За них надо платить. Так что привыкай к новому облику, выпутывайся из чужих проблем. Будет нужно и придет время – может, вернешься. Если выживешь, сумеешь и захочешь. Ты же видья, снавь, одаренная, Говорящая с миром, – продолжил холодящий шепоток подбирать синонимы. – Мир этот тебе понравился с первого взгляда. Да и ты ему очень нужна.
– Как мне развить свои способности? – задала я последний, третий вопрос.
– Как всем видьям – во сне, здесь. – Шепоток почти угас, степлился, смысл уже с трудом различался. – Иди, выбирай свое место. Учись, пока утро не прогнало сон…
Зеркало мягко истаяло, оставив меня в зыбкой пустоте, клубящейся невнятными образами. Я двигалась сквозь них неуверенно, не чувствуя пола под ногами, невольно балансируя как канатаходец руками. Увы, я не могла сфокусировать взгляд ни на чем, пока не заметила отчетливый блик, переливающийся неярким перламутром.
Стоило различить одну деталь, как вокруг нее стал проявляться целый мир. Рождались и крепли яркие и внятные очертания, звуки, запахи, ощущения.
Сначала вылепился отчетливым и реальным крошечный островок в туманном окружении. Я с облегчением вступила в его границы, покидая призрачное ничто, нагнулась и подобрала раскрывшую створки речную ракушку. Она была, к моему восторгу, жива – у самой кромки одной из створок пристроился крохотный, как просяное зерно, жемчуг. Он завораживал взгляд своим лучащимся в темноте ночи удивительным и чистым светло–сиреневым цветом. Его я оставила себе, а ракушку вернула в проступившее у ног озерко. Вода тихонько дрогнула у пальцев, словно здороваясь, по поверхности двинулось почти незаметное круговое возмущение, раздвигая пределы мира. Проступил дальний берег, старые изогнутые ивы, галечник, влажный туман.
До утра было еще далеко, берег дышал покоем, наполнял ощущения ясностью, а сознание – удивительными озарениями восторженного понимания и приятия. Странный способ узнавать, минуя заучивание и тренировки, все – мгновенным наитием. Сколько зачерпнешь – твое. Озеру, лесу, легкому туману, льнувшему к теплой мелкой воде, пришедшей на водопой косуле, ночному мотыльку – всем им не жаль делиться со мной каждым прожитым мгновением. Мы вместе ткали узор ночи. И я почему–то совсем не переживала о завтрашнем дне, который мог стать последним, по словам зеркала. Кто сказал бы вчера – не поверила б ни за что.