Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1

Коллектив авторов

Наиболее впечатляющий модернизационный рывок в конце XX в. был совершен Китаем, где он прошел несколько последовательных этапов. На первом из них жесткая диктатура, установленная в 1949 г. режимом Коммунистической партии Китая во главе с Мао Цзэдуном, обеспечила централизацию и унификацию страны, подготовив тем самым почву для последующих преобразований. Рыночные реформы, проводившиеся затем с конца 1970-х годов, позволили, с одной стороны, обеспечить значительный рост сельскохозяйственного производства при одновременном возникновении в деревне десятков миллионов «избыточных» рабочих рук, которые привлекались на частные иностранные и китайские предприятия, производившие продукцию прежде всего на экспорт за счет крайней дешевизны и в значительной мере бесправия рабочей силы. Стремительный экономический рост превратил Китай в начале XXI в. во вторую по мощи экономику и настоящую «мастерскую мира». Влияние китайского капитала ощутимо во многих странах

как глобального Юга, так и глобального Севера, и Китай выдвинулся на передовые позиции в борьбе за мировую гегемонию. В самой стране сформировались многочисленные «средние» слои населения, которые служат основой для роста внутреннего потребления и расширения обслуживающего его производства.

В то же время модернизация в Китае, как и в других странах, явственно демонстрирует и «теневые» стороны и болезненные эффекты. Такие результаты происходящих трансформаций, как резкая социальная дифференциация, размывание традиционных деревенских структур, возникновение многомиллионного слоя рабочих–мигрантов, вынужденных покидать привычные места жизни и уезжать на работу в тяжелых и нередко бесправных условиях, коррупция, невысокий уровень заработной платы и социальных выплат, широкомасштабное закрытие нерентабельных и устаревших предприятий (особенно в старых промышленных районах), катастрофические экологические последствия бурного хозяйственного развития нередко приводят к массовым социальным протестам.

«Бегство от свободы» и тоталитарные тенденции

Одной из реакций на тенденции нарастания социальной атомизации стал подъем в период после Первой мировой войны массовых движений тоталитарного типа (фашистских, национал–социалистических, национал–синдикалистских и др.). Оказавшись в ситуации распада устоявшихся общественных связей, утратив ощущение сопричастности к определенному территориальному сообществу или социальной группе, а вместе с тем — и свое место в социуме, многие люди оказались склонны к «бегству от свободы» (Э. Фромм), т. е. к поискам замены этих связей иной силой (своего рода псевдосообществом), с которой они могли бы себя идентифицировать, ощутить себя своими, преодолев изоляцию. Такими точками опоры все больше становились нация и воплощающие ее институты — государство или политическое движение.

Саморастворение в псевдосообществе, как отмечали социальные психологи, имело две стороны, условно названные ими «садистской» и «мазохистской». В совокупности эта реакция соединяла в себе стремление господствовать над более слабыми и рабски покоряться высшим и сильным. Она могла сопровождаться и специфическим бунтарством, однако направленным не против иерархии и господства как таковых, а на подчинение новой, более сильной власти, иррациональной воле или «естественному закону». Опирающаяся на эти психологические черты и конформистские привычки «авторитарная личность», оказываясь рядом с другими такими же индивидами в деструктурированной «массе», становилась крайне восприимчивой для националистических и социал–дарвинистских настроений.

Одним из первых ярких отражений подобной общественной ориентации в культурно–интеллектуальной сфере стали идеи, которые высказывались итальянскими футуристами еще до Первой мировой войны. Ухваченный ими «дух времени» во многом предвосхищал еще только разворачивавшиеся социальные трансформации. Футуристы объявили себя глашатаями индустриальной модернизации и «механизации» человека, воспевали борьбу с конкурентами, господство сильного, войну, национализм, технократию, «здоровый и сильный огонь несправедливости».

Фашистские и национал–социалистические движения, возникшие в период между двумя мировыми войнами, довели идеи нации, национализма и социал–дарвинизма до крайнего предела. Они провозглашали себя подлинными носителями интересов нации как единого целого, конкурирующего с другими нациями, — в противовес отдельным, частным, групповым и эгоистическим интересам классов, социальных групп или индивидов — «атомов». Носителями таких партикуляристских интересов тоталитарные движения считали, с одной стороны, рабочее движение с его особой культурой и системой ценностей, а с другой — правящие элиты буржуазного общества. Отсюда вытекало стремление полностью растворить классы и человеческую личность в контролируемом и иерархически структурированном «целом» — государстве, нации, партии. Итальянский фашизм провозглашал, что признает индивида лишь постольку, поскольку он «совпадает с государством, представляющем универсальное сознание и волю человека в его историческом существовании», «высшую и самую мощную форму личности» (Б. Муссолини). Нация понималась им как носитель «неизменного сознания и духа государства», сплоченный на основе «общей воли» и «общего сознания». Германские национал–социалисты заявляли, что «общая польза выше личной пользы» в рамках «народного сообщества людей немецкой крови и немецкого духа в сильном, свободном государстве».

Фашистские и национал–социалистические движения 1920-х — 1930-х

годов были организованы как жестко централизованная структура. Ее сердцевиной являлась политическая партия, управляемая сверху вниз, по принципу «вождизма» (Национальная фашистская партия в Италии, Национал–социалистическая немецкая рабочая партия в Германии — НСДАП и др.) Под контролем партии создавались и действовали общественные организации: боевые и штурмовые отряды, корпоративные и профессиональные союзы и ассоциации, предпринимательские, рабочие, молодежные и женские объединения и т. д. Хотя фашистские и нацистские партии принимали участие в выборах, в основе их стратегии оставалось стремление к силовому захвату власти, установлению диктатуры и беспощадной расправе с оппонентами, после чего предполагалось распространить созданные таким образом структуры на все общество в целом, разгромив все иные общественные, политические, социальные и культурные объединения, не подчиненные партии.

Политическая модель, к которой стремились фашистские и нацистские движения, получила название «тоталитарного государства», а движения, выступавшие за такого рода режим, — тоталитарными движениями. Под тоталитаризмом в историографии принято понимать систему власти, обладающую такими признаками, как господство массовой партии во главе с харизматическим лидером, унитарная идеология, монополия в сфере массовой информации и владение оружием, террористический полицейский контроль и централизованный контроль над экономикой. По существу же идеальнотипическая модель тоталитарного режима предполагает стремление к полному («тотальному») поглощению общества государством и растворение первого во втором. В отличие от традиционного авторитаризма, который допускает существование подчиненных ему и интегрированных в общую вертикаль общественных единиц (общин, союзов, ассоциаций) внутри системы, тоталитарная власть, опираясь на стимулируемую ею самою массовую «инициативу», осознанно пытается уничтожить любые неформализованные, горизонтальные связи между атомизируемыми индивидами и не допустить никаких автономных образований или свободных пространств. Государство в этом случае мыслится как регулятор или даже заменитель всех социальных взаимоотношений.

Несмотря на успехи, достигавшиеся ультраправыми тоталитарными партиями и движениями на выборах, им практически нигде не удавалось приходить к власти вопреки воле по меньшей мере части правящих элит. Последняя усматривала в фашистах и нацистах не только орудие борьбы с социалистическим, коммунистическим или анархо–синдикалистским рабочим движением, но и аппарат, пригодный для разрешения экономических, социальных и политических кризисов, а также для форсированной модернизации в условиях, когда ее осуществление «нормальным», демократическим путем было невозможно или затруднено. Таким образом, установление фашистского режима Муссолини в Италии в 1922 г. и нацистского режима Гитлера в Германии в 1933 г. явилось результатом не столько реализации стратегии переворота, разработанной их партиями, сколько компромисса с влиятельными кругами правящих элит, которые поделились властью с новыми силами и элитами. Разумеется, условия такой передачи власти были различными и варьировались по мере изменения соотношения сил внутри установленных диктаторских режимов. Объектами широкомасштабных репрессий становились не только левая и демократическая оппозиция, но и те группировки внутри старых элит и самих нацистской и фашистской партий, которые были недовольны достигнутым компромиссом. В конечном счете в Италии и Германии установились режимы тоталитарного типа, проводившие политику «унификации», т. е. огосударствления всех общественных организаций (профессиональных, кооперативных, крестьянских, молодежных, женских, культурных и иных). Крупные концерны, вопреки прежним обещаниям нацистов и фашистов, не подверглись национализации, но, напротив, при условии сохранения лояльности к новой власти получили дополнительные стимулы для развития и роста, частично сращиваясь со структурами фашистского государства.

Молодежная фашистская организация («Балилла») в походе. Италия, 1930 г. РГАКФД

Школьники встречают учителя. Германия, 1930-е годы. РГАКФД

Подобный механизм власти, основанный на параллельном существовании различных групп правящих элит и иерархических корпоративно–ведомственных группировок и увенчанный фигурой диктатора–вождя, мог «примирять» различные интересы лишь до тех пор, пока существовали условия чрезвычайной ситуации. Отсюда, в частности, вытекала крайне агрессивная и экспансионистская политика фашизма и нацизма, развязавшая Вторую мировую войну. Потерпев в ходе ее военное поражение, эти режимы рухнули (в Италии в 1943 г., в Германии в 1945 г.).