Мир вечного ливня
Шрифт:
— А ведь Кирилл обмолвился, сколько платит Хеберсону, — вспомнил я. — Пять тысяч долларов. Это больше, чем мне, и значительно больше, чем Михаилу. Такая вот получается иерархия.
С одной стороны, иерархия в точности повторяла ту, на основании которой производились выплаты в реальной армии. И вроде бы все нормально. Вроде бы. Начальство получает больше, за выслугу лет тоже доплачивают, а молодым выдают денежное довольствие по минимуму. Но скользкая мыслишка крутилась и крутилась в голове, выдавая яростную работу подсознания и интуиции. Что-то было не так. В конце концов я окончательно запутался и решил об этом не думать.
На Тверской я расплатился с таксистом и выбрался из машины на мокрый еще асфальт, отражающий свет многочисленных фонарей. Дождик кончился, как по заказу, а в разрывах туч проглядывала чернота ночного неба. Сами же тучи были освещены равномерным желтоватым маревом городских огней, мешающим видеть звезды. Сколько я уже в городе, а к отсутствию звезд никак не могу привыкнуть, среди гор ведь совсем иначе, там они гроздьями висят в прозрачном, как хрусталь, воздухе.
У памятника Пушкину я был в двадцать пятьдесят. Народу вокруг статуи великого русского поэта толклось изрядно — многие москвичи и гости столицы по традиции именно здесь назначали встречи. Мелькнула мысль купить для Кати цветы, и, пользуясь образовавшимся временным зазором, я сбежал по ступенькам в подземный переход.
Выбор цветов в торговых палатках был настолько велик, что у меня глаза разбежались, однако и цены скромными было трудно назвать. С другой стороны, грех жадничать, когда денег еще прилично осталось. Швыряться ими не стоило, но розу купить — почему бы и нет? Я выбрал одну темно-красную, почти черную, на длинном шипастом стебле.
Вернувшись к памятнику, прождал минут десять, высматривая Катю в толпе. Потом еще десять, и еще два раза по десять. Мне не верилось, что она не придет. Ну с какой стати ей морочить мне голову? Не хотела бы встречаться, так и сказала бы. Нет, наверняка просто время не рассчитала.
В детстве мне казалось, что наблюдение за любым процессом оказывает сильное влияние на этот процесс. Ну, например, если глядеть на чайник, то закипит он намного позже, чем если не думать о нем. А вообще уйдешь с кухни, так он не только закипит быстрее, но и успеет выкипеть раньше, чем успеешь вернуться. Потом я прочитал в журнале «Наука и жизнь» про эффект наблюдателя, относящийся к квантовой физике. По молодости суть эффекта я не постиг, но речь там точно шла о том, что наблюдение за частицами как-то влияет на поведение этих частиц. Ну чем не подтверждение моей детской приметы? Конечно, всерьез я об этом не думал, но, когда должно было произойти что-то важное, я старался за процессом не наблюдать, чтобы не повлиять на окончательный результат. Я был уверен, что влияние обязательно будет носить отрицательный характер. Может, и есть особая техника специального наблюдения, заставляющая чайник быстрее вскипать под пристальным взглядом, но, не владея ею, лучше не пробовать. От греха подальше.
Вот и сейчас, вспомнив об этом, я решил не смотреть на выход из метро, откуда, по моим прикидкам, должна была появиться Катя. Но и это ухищрение не помогло — она не пришла. Вздохнув, я направился к стоянке такси, помахивая так и не пригодившейся розой. Может, не следовало ее заранее покупать? Да нет, бред, конечно, все эти приметы.
Вернувшись домой, я поставил розу в наполненную водой пластиковую бутылку из-под кефира. Настроение было — хуже некуда. Настолько плохое, что даже горящие американские танки по «Евроньюс» не смогли бы мне его поднять. Так что я не стал включать телевизор и сразу улегся спать.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Новая цель
Я стоял посреди небольшой комнатки — той самой, с которой начался прошлый сон. Тот же стол, тот же металлический табурет, но на этот раз на мне вместо камуфляжа была привычная черная форма, которую выдала в прошлый раз батальерша. Хоть это хорошо. А вот оружия ни на поясе, ни в помещении не было.
В коридоре послышались поспешные шаги, и в комнату вошел подтянутый, но очень уставший и осунувшийся Хеберсон.
— Плохо, что вы ночью легли спать, а не днем, — вздохнул он, присаживаясь на табурет.
— Почему?
— Потому что здесь не принято менять подразделения и начальство. Чтобы вас встретить, мне пришлось сослаться на болезнь и не пойти на работу. Забыли о разнице в часовых поясах?
— Но не могу же я из-за этого вести совиную жизнь! С ночной работы я уволился, так что придется искать другую. Не знаю, как у вас, в Америке, а у нас трудоустройство осуществляется преимущественно днем. К тому же у меня может быть и личная жизнь. Нет?
— Да, — Хеберсон вздохнул. — Тогда придется передать вас под другое начало. Против поляков ничего не имеете?
— Нет. Мы с ними здесь уже встречались.
Не случайно я это сказал — хотелось оценить реакцию Хеберсона. И он оговорился-таки, оговорился штабник!
— Да, я знаю. Вот, кстати, пану Ржевскому вас и передадим. Тому толстячку, который о вас справлялся. На мой взгляд, его русский весьма неплох.
— А он, часом, не поручик, этот пан Ржевский? Я не очень-то разбираюсь в современных польских знаках различия. — Мне показалось разумным увести тему в сторону, чтобы американец не заметил собственной оговорки.
— Да, поручик, — Хеберсон по всей видимости не знал русского фольклорного юмора о поручике Ржевском. — Ладно, я вас позже познакомлю, он еще не прибыл.
«Значит, прав я оказался, прав! — вертелось у меня в голове. — Никакой, значит, то был не тренажер, раз поляк настоящий. Нечего настоящему поручику делать на тренажере, потому что будь он новичком, меня бы к нему не приставили. Оговорился, Хеберсон, оговорился и не заметил!»
— И что, будем ждать пана Ржевского?
— Нет, — американец поднялся с металлического табурета. — Вам надо встретиться с нанимателем.
«Вот как? — удивленно подумал я. — Любопытно будет с ним побеседовать».
Пока мы с Хеберсоном поднимались в гремящем металлическом лифте, я думал о том, что может сказать Кирилл. Самой вероятной была беседа об увольнении, поскольку, уволив меня в реальности, Кирилл наверняка и здесь захочет восстановить статус-кво. Казалось бы, я должен воспринять такое развитие событий с облегчением, но в душе вдруг зашевелился червячок не только обиды, но и растущего недовольства. Надо же… В реальности я сетовал на то, что меня обманули, заставили рисковать жизнью, отстаивать чужие интересы за деньги, а как дошло до увольнения, мне не хочется расставаться с такой неожиданно обвалившейся на меня службой. В общем, как ни глупо это звучит, полностью возвращаться к гражданской жизни мне не хотелось. Это как летчики, говорят; скучают без неба, а моряки без океанских просторов.