Шрифт:
Валентин ПИКУЛЬ
"Мир во что бы то ни стало!"
Две старые картины тревожат мое воображение... Первая - верещагинская. "Мир во что бы то ни стало!", - сказал Наполеон поникшему перед ним Лористону, посылая его в тарутинскую ставку Кутузова. Вторая - художника Ульянова, она ближе к нам по времени создания. "Народ осудил бы меня и проклял в потомстве, если я соглашусь на мир с вами", - ответил Кутузов потрясенному Лористону...
Я вот иногда думаю: как много в русской живописи батальных сцен и как мало картин, посвященных дипломатии.
Где
***
Москва догорала. Во дворе Кремля оркестр исполнял "Марш консульской гвардии при Маренго". Наполеон - через узкое окошко кремлевских покоев равнодушно наблюдал, как на Красной площади его солдаты сооружают для жилья шалаши, собирая их из старинных портретов, награбленных в особняках московской знати.
– Бертье, - позвал он, - я уже многое начинаю забывать...
Кто сочинил этот марш во славу Маренго?
– Господин Фюржо, сир.
– А, вспомнил... Чем занят Коленкур?
– Наверное, пишет любовные письма мадам Канизи...
Арман Коленкур долго был французским послом в Петербурге, и Наполеон убрал его с этого поста, распознав в Коленкуре симпатию к русскому народу. В самый канун войны Коленкура сменил Александр Лористон, который испытывал одну лишь симпатию - лично к нему, к императору. Наполеон сумрачно перелистал сводки погоды в России за последние сорок лет, составленные по его приказу учеными Парижа... Неожиданно обозлился:
– Коленку? много раз пугал меня ужасами русского климата. На самом же деле осень в Москве даже мягче и теплее, чем в Фонтенбло. Правда, я не видел здесь винограда, зато громадные капустные поля вокруг Москвы превосходны.
Бертье слишком хорошо изучил своего повелителя и потому сразу разгадал подоплеку сомнений Наполеона.
– Все равно какая погода и какая капуста, - сказал он.
– Мы должны как можно скорее убраться отсюда.
– Куда?
– с гневом вопросил император.
– Хотя бы в Польшу, сир.
– Га! Не за тем же, Бертье, от Москвы остались одни коптящие головешки, чтобы я вернулся в Европу, так и не сумев принудить русских к унизительному для них миру...
Курьерская эстафета между Парижем и Москвою, отлично налаженная, должна была работать идеально, каждые пятнадцать дней, точно в срок, доставляя почту - туда и обратно. Но уже возникали досадные перебои: курьеры и обозы пропадали в пути бесследно, перехваченные и разгромленные партизанами. Наконец, император знал обстановку в Испании гораздо лучше, нежели положение в самой России, и не было таких денег, на какие можно было бы отыскать средь русских предателя-осведомителя. О положении внутри России император узнавал от союзных дипломатов в Петербурге, но их информация сначала шла в Вену, в Гаагу или Варшаву, откуда потом возвращалась в Москву - на рабочий стол императора...
Барабаны за окном смолкли, оркестр начал бравурный "Коронационный марш Наполеона 1804 года".
– Музыка господина Лезюера, - машинально напомнил Бертье, даже не ожидая вопроса от императора.
– Крикните им в окно, чтобы убирались подальше...
Ночь была проведена неспокойно. Утром Наполеон велел звать к себе маршалов и генералов. Они срочно явились.
– Я, - сказал император, - сделал, кажется, все, чтобы принудить азиатов к миру. Я унизил себя до того, что дважды посылал в Петербург вежливые письма, но ответа не получил...
Моя честь не позволяет мне далее сносить подобное унижение.
Пусть Кутузов сладко дремлет в Тарутине, а мы спалим остатки Москвы, после чего двинемся на... Петербург! Если мой друг Александр не пожелал заключить мир в покоях Кремля, я заставлю его расписаться в своем бессилии на берегах Невы. Но мои условия мира будут ужасны! Польскую корону я возложу на себя, а для князя Жозефа Понятовского создам Смоленское герцогство. Мы учредим на Висле конфедерацию, подобную Рейнской в Германии. Мы возродим Казанское ханство, а на Дону устроим казачье королевство. Мы раздробим Россию на прежние удельные княжества и погрузим ее обратно во тьму феодальной Московии, чтобы Европа впредь брезгливо смотрела в сторону востока...
Полководцы молчали. Наполеон сказал:
– Не узнаю вас! Или вам прискучила слава?
Даву ответил, что север его не прельщает:
– Уж лучше тогда свалить всю армию к югу России, где еще есть чем поживиться солдатам и где никак не ждут нас. Я не любитель капусты, которую мы едим с русских огородов.
Ней добавил, что армия Кутузова в Тарутине усиливается:
– Иметь ее в тылу у себя - ждать удара по затылку! Не пора ли уже подумать об отправке госпиталей в Смоленск?
Наполеон мановением руки отпустил их всех.
– А что делает Коленкур?
– спросил он Бертье.
– Герцог Виченцский закупил множество мехов, и сейчас вся его канцелярия подбивает мехом свои мундиры, они шьют шапки из лисиц и рукавицы из волчьих шкур.
– Что-то слишком рано стал мерзнуть Коленкур .
– Коленкур готовится покинуть Москву, дорога впереди трудная, а зима врывается в Россию нежданно.., как бомба!
– Перестаньте, Бертье! Я должен видеть Коленкура...
Коленкур (он же герцог Виченцский) явился. В битве при Бородине у него погиб брат, и это никак не улучшало настроение дипломата. Мало того, мстительный Наполеон выслал из Парижа мадам Канизи. Теперь император пытался прочесть в лице Коленкура скорбь по случаю гибели брата и тревогу за судьбу любимой женщины. Но лицо опытного политика оставалось бесстрастно.
Наполеон ласково потянул его за мочку уха:
– Будет лучше всего, если я отправлю в Петербург., вас. Я знаю, что русские давно очаровали вас своей любознательностью, вы неравнодушны к этой дикой стране, и ваша персона как нельзя лучше подходят для переговоров о мире . Должны же наконец русские понять, что я нахожусь внутри их сердца, что я сплю в покоях, где почивали русские цари! Или даже этого им еще мало для доказательства моего могущества?
Арман Коленкур с достоинством поклонился - Сир! Когда я был отозван из Петербурга в Париж, я пять часов потратил на то, чтобы доказать вам непобедимость России. Вы привыкли, что любая война кончается для вас в тот момент, как вы въехали на белом коне в столицу поверженного противника. Но Россия - страна особая, и с потерей Москвы русские не сочли себя побежденными...