Мир юных
Шрифт:
На втором этаже – тоже голяк. Не нашел Умника и Джефферсон на третьем.
– Пусто, – искаженным голосом сообщает рация.
Говорю Питеру, что волнуюсь за Джеффа.
Питер. В смысле?
Я. Боюсь, он с катушек слетел.
Питер. Когда последний раз из-за тебя кто-то погибал?
Я. Э… никогда.
Питер. Вот-вот.
Кругом темно – только редкий свет с улицы в комнатах, где есть внешние окна.
Без
Но у меня – ура! – есть очки ночного видения; в свое время мы разжились ими в полицейском участке, нашли у штурмовиков в шкафчиках. Жуткое устройство с двумя окулярами, причем светит только один, поэтому я похожа на робота-циклопа. Через эту штуку мир напоминает страшнющий псевдодокументальный ужастик.
У Питера снаряжение не такое впечатляющее – маленький налобный фонарик, который дает хоть немного нормального света. Без него я была бы как слепой котенок, – мои очки совсем без света работать не умеют.
Я. Он же не виноват.
Питер. Это ты ему скажи. (Медленно ползем вдоль стен.) Джефферсон – мастак париться. Будет винить себя.
Последние слова отскакивают эхом, справа обнаруживается дверной проем. Заходим. Огромное помещение, шагов сто, наверно; столы, картины на стенах, какие-то перегородки. Что за место такое? Через очки все выглядит ядовито-зеленым и черным.
Я. Джефф признался мне в любви… Эй, Умник! Ты тут?
Питер. Что?! (Слепит меня своим фонарем на лбу.) Подруга! Чего ж ты молчала?
Я. Вот говорю. Убери фонарь, а? У меня щас глаза вылезут.
Питер. А ты? Что сказала? Что сделала? Дала ему?
Я. Чего? Нет! Не та, короче, обстановка.
Питер. Эх, подружжжка! Говорил я тебе, страшно интересное это занятие – вылазка из лагеря. Ну и?
Его лица мне толком не видно, но я и так знаю, что одна бровь сейчас поднялась домиком.
Я. Ну и ничего.
Питер. Ты его не любишь?
Я. Я больше этого слова не признаю. Любовь, она типа из прошлого. Когда были свидания, ужины, походы в кино, свадьбы, дети и всякое такое. Любовь, блин, штука вечная. А мне сколько осталось? Два года?
Питер (чуть ли не орет). Так в этом же и романтика! (Злится.) Не сечешь? Конец света! Только сейчас и влюбляться. Когда еще-то?
Я. Нет. Сейчас все просто в ужасе, вот и врут себе, что кого-то любят. А сами даже значения слова не понимают.
Питер. Да какая разница? Хватит стоять в сторонке. Игра почти кончилась.
Я. Ну-ну, приятель. Ты прям мужик!
Питер. Закройся. «Значение слова»! Значение слова – само слово. Важно его сказать! Он по тебе точно сохнет.
Я. Кто?
Питер. Уф, ну ты и паршивка! Значит так, не хочешь его сама – отдай мне.
Я. На здоровье.
В груди вдруг как-то странно бумкает. Ревность? Еще чего.
Перед нами вырастает человек в белом балахоне.
Я визжу – ладно, да-да, визжу, как девчонка – и шарахаюсь назад. Питер тычет в него стволом и орет: «Стой, где стоишь! Не двигайся!»
Он не двигается. Совсем. Как мертвый.
Черт! Это манекен! В каком-то балахоне.
На груди – знак: черный крест на красном фоне. Костюм супергероя? Но на голове… белый остроконечный колпак.
Наряд куклуксклановца.
Я. Смотри!
Питер. Вижу. Какого хрена?
Я оглядываюсь. Ага, это не столы, а стенды. Значит, тут выставочный зал. Мы с Питером расходимся, обшариваем витрины. Мне попадается копия Корана и фото коленопреклоненного Малькольма Икса. Приятное у него лицо.
Питер. Ого, я, кажись, нашел черновик Декларации независимости.
Я. Ха-ха.
Питер. Серьезно!
Я. А-а.
В следующей витрине лежит мятая бумажка. На ней отпечатано на машинке:
Апрель, беспощадный месяц, выводитСирень из мертвой земли, мешаетВоспоминанья и страсть, тревожитСонные корни весенним дождем [3] .О да, братец, в самую точку! Раньше жизнь была прекрасна, а теперь – отстой. Что толку расти и колоситься, если так и так подохнешь? Здорово этот Элиот подметил. С другой стороны, когда живешь в апокалипсисе, все типа обретает смысл. Если тебя бросили, по радио почему-то крутят песни только про твою дурацкую беду.
3
Томас Элиот «Бесплодная земля» (перевод А. Я. Сергеева).
Может, разбить стекло и спереть умного Элиота? Для Джефферсона. Ему нравятся длинные невразумительные стихи. Нет, как-то это… нехорошо, хотя создатели выставки уже и умерли.
Питер. Ух ты, всегда мечтал о собственной копии Библии Гутенберга.
В витрине перед ним лежит толстая книга.
Я. Эта книжка есть на картинах наверху.
Питер. На «И-бэй» за нее отвалили бы немало.
В самом конце стены в разукрашенной коробке – игрушки.