Мир юных
Шрифт:
Джефферсон. Скорее всего, везде то же самое. Все косят под одну гребенку.
Я. А ты о чем мечтаешь? Об утопии?
Джефферсон (пожимает плечами). Чем плоха утопия? Что мы теряем?
Глотаю еще мартини. Кислятина. Но она что-то делает с моими мозгами, отпускает мысли в свободное плаванье и ведет их прямо в рот. Я никогда не говорю о прошлом.
– Хочешь сказать, если б у тебя появилась возможность вернуть все, как было, ты бы
– Я бы, конечно, хотел, чтобы люди остались живы. – Он морщится. – Вернуть маму и… И Вашинга. Но прошлое устройство мира – что в нем хорошего?
Я. Нормальная еда. Интернет. Вода в кране. Кофе!
Джефферсон. А тебе ничего не казалось тогда неправильным?
Я. Казалось, конечно. Многое. Однако правильного было больше.
Джефферсон. Ты вечно жаловалась.
Я. Не понимала, как много могу потерять.
Джефферсон. Войны. Расизм. Меркантильность. Религиозные фанатики.
Я. Ты что, за конец света?
Джефферсон. Он только тогда конец, когда не веришь в будущее.
Я. Не верю. Нет у нас будущего.
Слова прозвучали неожиданно резко, как удар, и словно даже приобрели другой смысл. Вроде: «И у нас с тобой тоже будущего нет». Во всяком случае, Джефферсон их воспринял именно так.
Не знаю, а может, я это и подразумевала? Не знаю.
Джефферсон. Угу. Ясно.
Мне хочется оправдаться, объяснить, что я имела в виду, а что – нет. Но… как? Не смогу.
Ратсо. Здорово? Здорово, я вас спрашиваю?
Он выныривает откуда-то и плюхается рядом на диван. Набрался.
Джефф стирает с лица обиду, смеется и хлопает Ратсо по плечу.
– Конечно, приятель. Здорово.
Ищет глазами, где остальные наши. Питер помогает Доминику разносить напитки. Пифия подошла к Умнику, и тот показывает ей, как работает генератор.
Вот у них, может, будущее есть.
– Как только я вас увидел, сразу понял, что вы классные, – бубнит Ратсо. – Я сказал себе: «Ратсо, эти люди – не какие-нибудь наглые выскочки. Они – первоклассные».
Я (со смехом). Почему ты так разговариваешь?
Ратсо. Как – так?
Я. Как в старом кино.
Ратсо. Ах, вот ты о чем. Знаешь, английский язык мне не родной. Родители привезли меня сюда из России в возрасте шести лет. Английский я учил по телепередачам и фильмам.
Джефферсон. Как тебя зовут на самом деле?
– Виталий, – говорит он. – Виталий. Ударение на средний слог.
Джефферсон. Это лучше, чем Ратсо.
Я. Телевидение, фильмы. Красота… (Еще мартини.) С этого гада-ученого надо бы три шкуры содрать за то, что он все испортил.
Ратсо. Какой ученый?
Я. А, ну, если вдруг какой-нибудь ученый придумал эту Хворь.
Ратсо. Я считал, кто-то занимался сексом с обезьяной – оттуда и пошло.
Я. Ну значит, три шкуры надо содрать с той шлюхи-обезьяны.
Джефферсон. Наш мир был мыльным пузырем. Один мыльный пузырь внутри другого. Он только и ждал, чтобы сойти с рельсов.
Я. Путаешь метафоры, кайфолом. За мыльные пузыри!
Ратсо (чокается со мной). За мыльные пузыри.
– И все же, – говорит Ратсо, – что привело вас на центральный вокзал? Что вы, ребята, задумали?
Мы с Джеффом переглядываемся. Он решается.
Джефферсон. Идем спасать человечество.
Я. Может, точнее сказать – юношечество?
Ратсо. Так вот почему ты победил в поединке! Тебя ведет предназначение. Когда ты принял бой, я мысленно сказал: «Теперь этого парня спасет лишь одно».
Джефферсон. Что именно?
Ратсо. А?
Я. Что его теперь спасет? В смысле, не теперь, а тогда?
Ратсо. Ну да. Сила Предназначения. С заглавной П. Вы слышите заглавную П, когда я произношу «Предназначение»?
Мы с Джеффом прыскаем.
Ратсо. Без шуток. Послушайте человека, у которого Предназначения не имеется. Кому-то оно дано, кому-то – нет. Вот мне, наверное, придется всю оставшуюся короткую жизнь бегать от северных конфедератов.
Наш смех обрывается.
Я. А при чем тут северные конфедераты?
Ратсо. Так это ведь их территория.
Джефферсон. Бар?
Я молча снимаю карабин с предохранителя.
Ратсо. И бар, и весь вокзал. Им принадлежит банк. Они обеспечивают безопасность. Словом, они тут главные.
Я быстро трезвею.
Ратсо. А что? В чем дело-то?
Джефф тоже насторожился.
Джефферсон. Нам пора.
Ратсо. Но…
Джефферсон. Отойди, Ратсо!
Кто-то кладет руку Джеффу на плечо.