Мир Жаботинского

Жаботинский Владимир Евгеньевич

А ведь мы, если б не гетто, должны были бы унаследовать от наших предков истинно царскую вежливость, поскольку внешняя и внутренняя культура у нас в крови.

Теперь же мы стали притчей во языцех, примером бескультурья и неумения себя вести, и за это мы дорого расплачиваемся. Вам должно быть известно, что я менее, чем кто-либо другой, склонен искать причины антисемитизма в нас самих: антисемитизм для меня — производная галута как такового. Но проявления антисемитизма могли бы быть иными, если бы евреи не утратили своего великого наследия, если бы мы — наследники царственности Давида и мудрости Соломона — не вели себя как босяки.

^{«Хазит ха-ам», 5.7.1932.}

Настаивая на том, что требование опрятности и соблюдения правил поведения вовсе не прихоть, Жаботинский ссылался на пример армии:

Еще одно бесценное

достоинство есть в воинской дисциплине, на которую мы все ворчим по привычке, хотя отлично сознаем, насколько недостает ее нам, евреям, недостает во всем. Достоинство это — этикет, церемония, четкая и ясная регламентация поведения человека. Умение вести беседу, проявление взаимного уважения, даже походка. Мы, евреи, страдаем неумением себя вести. В старом гетто были свои, весьма специфические, но все-таки правила поведения. А теперь и этого нет. А новых правил мы не выработали.

Средний еврей безвкусно и неаккуратно одет, а его походка, а как он ест, как разговаривает! Особенно ярко это неумение вести себя проявляется тогда, когда мы сталкиваемся с какой-либо иерархией, когда приходится беседовать с какой-либо важной «персоной». Еврей хотел бы выказать почтение, но не знает, как это сделать без того, чтобы унизить себя самого, а в результате он выглядит либо хамом, либо ведет себя как ничтожество, откровенно заискивает. Но это же неумение отражается и на более важных вещах, на самой духовной жизни нашего народа. Посмотрите, как ведет себя, как говорит магид ^[*]в синагоге: мудростью своей он превзошел всех нееврейских философов, но изложить свою идею, довести ее до логического завершения он неспособен. Он перескакивает с пятого на десятое, путается, но самое отвратительное, что именно это и нравится слушателям. Они утратили чувство логики, культуру беседы, они привыкли воспринимать лишь бессвязное обрывки фраз, забыли, что порядок и стройность абсолютно необходимы везде — в точности, как в армии.

^{«Путь милитаризма», «Хайнт», 25.11.1929; в сб. «На пути к государству».}

Молодые люди в Эрец Исраэль, особенно школьники, производят удручающее впечатление — они абсолютно не умеют вести себя, у них утрачено чувство «этикета». Мы должны заняться его воспитанием. Ибо этикет — это именно то, что отличает культуру от дикости. Учите этому молодых бейтаровцев, воспитывайте это в них. Учите их быть образцом приличия во всем — в самых банальных проявлениях быта. Учите их красиво и опрятно одеваться, аккуратно есть, красиво и правильно говорить — учите их себя вести.

^{Письмо руководству Бейтара в Эрец Исраэль. Иерусалим, 2.11.1928.}

Национальная самобытность

«Ощущение национальной самобытности — у человека в крови».

Жаботинский был «сионистом по природе». Сам он не нуждался в теоретизировании, «обосновывавшем» дело его жизни. Но как пропагандист своего дела он должен был разъяснять людям теории, бывшие в ходу, теоретически обосновывать собственные взгляды. Один из таких вопросов: откуда берется ощущение национального у евреев? (Этот вопрос не снят с «повестки дня» по сей день и особенно «заострился» в свете небывалого пробуждения национального самосознания у молодых евреев в Советской России).

Несколько лет тому назад я спросил себя: откуда берется в нас чувство национальной самобытности? Отчего нам так мил родной язык (тем из нас, конечно, у кого есть родной язык); отчего национальная мелодия, даже без слов, нас волнует особенным волнением? Где источник этой привязанности к своему национальному укладу, настолько сильной, что за нее люди готовы принять муку? — И первый пришедший мне в голову ответ был: источник ее — в воспитании каждого из нас. Уклад жизни, в котором мы воспитаны, дорог и близок нам на всю жизнь.— Но я вгляделся и понял ошибочность такого ответа; потому что, во-первых, я наблюдал людей, которые были воспитаны совершенно вне национального уклада, не видали в детстве ни одного седера, не сидели в куще в день праздника Сукот, не играли в орехи на Хануку, и вообще не унесли с собою из детских лет ни одного красивого образа национально-религиозной жизни, но зато запомнили много обидного, унизительного, отталкивающего; а у некоторых из этих людей еще и отцы были так же точно воспитаны; и тем не менее, когда пришло время, что-то встрепенуло этих людей, они оглянулись, затосковали по своей национальности и подошли к ней — познакомиться и породниться.

^{«Письмо об автономизме», «Еврейская жизнь», 1904.}

По

мнению Жаботинского, воспитание само по себе не способно привить человеку ощущение национального. И поскольку это ощущение зачастую возникает помимо воспитания и даже вопреки ему, то напрашивается вывод, что дело в чем-то другом, в чем-то, что предшествует воспитанию:

Чувство национальной самобытности лежит «в крови» человека, в его физически-расовом типе, и только в нем. Мы не верим в то, что дух независим от тела: мы верим, что психика человека прежде всего обусловливается его физической структурой. Никакое воспитание — ни семья, ни среда — не сделает пылким и порывистым того, кому дан от природы спокойный темперамент, и наоборот. Психика народаеще более цельно и полно отражает его физический тип, чем психика отдельного человека. Народ вырабатывает свой самобытный психический уклад потому, что этот уклад один только соответствует его физически-расовому типу, и другой психики на почве этого типа и быть не могло. В смысле обычаев и обрядов, уклад жизни, конечно, меняется под влиянием времени; но ведь национальная самобытность не в обрядах и обычаях, и под «самобытным укладом» мы с вами понимаем, конечно, нечто более внутреннее: это «нечто» в разное время выражается в неодинаковых внешних проявлениях, сообразно эпохе и социальной среде,— но само по себе оно всегда одно и то же, покуда цел физически-расовый тип. Так, м. г., медный кларнет может звучать выше или ниже, верно или фальшиво, чисто или хрипло, может играть молитву или вальс, среди просторного зала или в тесной каморке — и все это меняет его звук; но всегда будет слышно вам, что это кларнет, а не валторна и не арфа, и вы не смешаете звуков его со звуками другого инструмента,— покуда цел, так сказать, его физически-расовый тип: покуда тело его, форма его есть тело и форма кларнета. Гните его, коверкайте, ломайте: он, быть может, совсем перестанет звучать, но и последний звук его, нечистый, пискливый, будет все-таки звуком кларнета, потому что кларнет не может давать других звуков, кроме звуков кларнета. И если вы хотите, чтобы он зазвучал как валторна или как литавры, то есть одно только средство: расплавьте его медь на огне и перелейте в форму валторны. Только тогда, получив тело валторны, он заговорит звуками валторны.

^{«Письмо об автономизме», «Еврейская жизнь», 1904.}

Поэтому Жаботинский не верил, что возможна полная ассимиляция. Специфически еврейское проявится в человеке, как бы он ни старался преодолеть его в себе. Опасность настоящей ассимиляции появляется лишь в случае смешанных браков. Только массовые смешанные браки смогут привести к «сглаживанию» национальной самобытности народа, ибо таким путем меняется его «генетический код». И этого невозможно будет избежать, если народ останется в галуте, даже если ему повсеместно будет дарована территориальная и культурная автономия. Лишь имея собственную территорию, на которой евреи будут большинством, они смогут сохранить свою национальную самобытность. Именно в этом причина вековой тяги евреев к обретению независимости. Через 30 лет после того, как была написана приведенная выше статья, Жаботинский разъяснял:

Я не марксист, но готов принять одно положение марксизма: формы и тенденции общественного быта зависят прежде всего от состояния орудий производства. Я только полагаю, что верховным «орудием производства», которое производит все другие орудия, является человеческая психика. Прежде, чем создать первое колесо или первый молоток, человек что-то обдумывал, задумывал, придумывал: все это он проделывал при помощи своего психического аппарата. Даже если все это, в первобытные времена, происходило вне сферы волевого сознания, «само собою»; даже если принять американскую теорию, согласно которой не только изобретение колеса, но и поэзия сводится к машинальному рефлексу желез и нервов — то и тогда верховным орудием всей человеческой жизнедеятельности остается тот механизм нервов и желез; и что я его по старому предпочитаю называть «психика», это сути дела не меняет.

Механизм «психики» у разных народов устроен по-разному. Почему это так, опять-таки для сути дела безразлично: может быть, психика зависит от «расы»; может быть от истории каждого народа; это для нас сейчас не существенно,— важно только то, что у разных этнических коллективов разная психика. Я при этом не настаиваю, что у всехколлективов она разная: может оказаться, что у финикян и ацтеков была почему-то совсем схожая психика. Но считаю несомненным, что есть на свете этнические коллективы, одаренные очень своеобразным психическим аппаратом; о таких люди говорят, что они по-своему мыслят, или по-своему воспринимают, или по-своему реагируют. И считаю несомненным, что одним из своеобразнейших в этом отношении является коллектив еврейский.