Мираж
Шрифт:
Эти мысли преследовали Боба целый день. Он больше не вернулся в аэропорт, и его, наверное, давно вычеркнули из драной тетради. Страшно хотелось выпить, но он боялся, что если выпьет, то обязательно пойдет разбираться с Синей женщиной, и снова будет скандал, и тогда без милиции дело не обойдется. Он заходил в магазины, становился в очередь, но в самую последнюю минуту передумывал и уходил. «Опять к тому милиционеру попаду, а он мне ремешок свой отдал…» – думал Боб. Хотел сходить на квартиру к Шуре Михайлову и рассказать о своих злоключениях, но сообразил,
«Вот бы кому про жизнь бичевскую рассказать! – осенила Боба мысль. – Он бы понял. Тут такая драма! Лучше и искать не надо. На самом деле! Вот бы книгу про нас написать? Показать бы всем, как мы работаем и как – живем. А то кто про нас знает? Одна милиция да такие вот диспетчерши. Расписать бы, как мы там жизнь в тайге осваиваем! А то каждый тычет в глаза – ханыга! Сами не лучше этих ханыг. А что если…» – Боб аж остановился, пораженный светлейшей мыслью. Какую бы он службу сослужил своим товарищам по инструменту! На века бы заказал всяким обзывать и оскорблять.
«А что если поехать к нему, – осторожно начал изучать идею Боб. – Рассказать все и попросить написать, а? Хоть книгу, хоть драму, какая разница. Такое геройство неописанным пропадает!»
И как всегда, захваченный собственной идеей, пусть наполовину фантастической, Боб начал медленно претворять ее в жизнь. Здесь уж у Боба все шло в жертву. Пять лет назад в вагоне поезда он так же загорелся идеей поехать за «туманом», проскочил мимо своей станции и… Сейчас опять была похожая ситуация, опять Боб собирался ехать мимо своей станции.
3
Вопреки всем законам, Боб отправился поездом. Очень уж не хотелось видеть ненавистную Синюю женщину. Крысу и весь Аэрофлот. Боб взял купе и вначале хотел основательно выспаться, но не смог. Под ежиком коротких волос мысли буквально путались, лезли наружу. За дорогу Боб решил полностью обдумать все своп рассказы, чтобы, когда драматург начнет писать, ему было легче. А с ним, думал Боб, он всегда найдет общий язык. Ведь всего четыре часа поговорили, а он уже другом стал. Все знает и все понимает.
Боб сосредоточился и стал думать. Сразу же представился ему землепроходец, здоровый, как Илья Муромец, и руку у козырька держит, вдаль всматривается. А вокруг горы, тайга! Туману-у-у! Причем, туман обязательно должен быть голубой, хотя Боб такого сроду не видел, в тайге туман все какой серый или уж белый. А для пущей правдоподобности таежный путешественник пусть носит рваную энцефалитку, вымазанную в глине, и болотные сапоги. А под брезентухой обязательно свитер, толстый, водолазный, как у начальника участка. В руках, как полагается, палка и рюкзак за спиной.
Нарисовав таким образом бича-землепроходца, Боб отставил его, как картинку, в сторону и поглядел. Вроде бы красиво, но что-то лишнее и чего-то не хватает. Убрал палку и вложил суровому путешественнику в руки кайло – лучше стало. Потом пришлось убрать свитер: ни у одного горняка такого не было. Откуда взяться? Если и был, так за зиму продали… Затем Боб сменил лицо, не подходит. Слишком уж пижонистое, как на плакате возле геологоуправления. Физиономия Семы Мыльникова подходила как раз: круглые навыкат глаза, небритые впалые щеки, губы как два пельменя, а изо рта луком пахнет. Туман вроде бы тоже лишний, но без него нельзя, думал Боб, весь смак пропадет.
Далее его фантазия понеслась без задержки. Чего-чего, а свою работу он мог обсосать. Кайло схватил – бац-трах, искры сыплются, пот в глаза, вылез из шурфа – черный весь, поспал, пожрал и снова. Сверху мокро, снизу сыро, комары, холод и так далее. Во работа! А потом ка-ак в Красноярск выбрался! Месяц-два не жизнь, а малина! Дамы-принцессы вокруг снуют. Крокодилы всякие и все прочее! Откровенно сказать, те дамы, которых знал Боб, не походили на принцесс, да и крокодилов он ни разу в жизни не видел, но сейчас это не имело значения. Главное, так где-нибудь было, по крайней мере, Сема рассказывал, за пять лет все уши прожужжал.
Боб хотел думать дальше, но после этих двух месяцев ничего выдающегося не вспоминалось. Ну, кочегарка в яслях, ну, овощная база, где всегда на бутылку заработать можно да еще и задарма луку поесть… Об этом Бобу ни думать, ни говорить не хотелось. Да и зачем думать, когда деньги есть, место в вагоне откуплено и ресторан поблизости?
Размышляя таким образом, добавляя к размышлениям новые детали, Боб катил в столицу. Промелькнула родная станция, где скорый даже не останавливался, потом Урал, разные города с людьми и вокзалами. К концу третьих суток Боб подъезжал к Москве.
И тут ему испортили настроение.
Боб сидел в вагоне-ресторане и, так как до Синей женщины было далеко, позволил себе немного выпить. Стало так приятно! А почти сложенный дифирамб о бичах показался таким гениальным, что Боб встал и крикнул ни с того ни с чего:
– Да таким, как мы, памятники ставить надо! Елки-палки! А она – ханыги!
Посетители обернулись к нему, но смолчали. Боба это вдохновило: он покрутил головой, высмотрел сидящую в углу женщину и подозвал официанта:
– Ей, – он показал на избранницу, – шампанского, а мне еще водки!
– Не дам! – отрезал тот. – Хватит. К столице подъезжаем.
– Это как же так?! – закричал Боб. – Я платить буду! – и вынул из кармана пачку денег.
Но официант повернулся и скрылся в кухне.
– Эй ты! – кричал Боб. – Давай! Я женщине хочу поднести!
Окружающие продолжали с интересом смотреть на него, а женщина в углу покраснела, схватила сумочку и убежала.
– Идите-ка отдыхать,- посоветовал кто-то.
– Будете кричать, милиционера позовем,- пригрозил другой. – Милиционер быстро памятник поставит.