Миражи счастья в маленьком городе
Шрифт:
– Три! Это Доре, – заявил Павлик, передавая засмущавшейся Доре пакетики.
Расплачивались по-настоящему, честно – бумажными деньгами из «Монополии». Пал Палыч только успевал рассовывать их по карманам.
Кларисса сидела среди этого гвалта с отсутствующим видом.
– Земфира, – провозгласил Пал Палыч, вытаскивая диск и предвкушая дочкин восторг, но Марина безразлично произнесла:
– Снимаем с аукциона. Это Клариссе. – И добавила: – У меня такой есть.
Кларисса не сразу протянула руку. Никогда еще она не чувствовала себя более чужой на празднике жизни,
– А Еве? – тихо спросила Марина.
– Еве – письмо от Алика, – так же тихо ответил отец.
– Как его работа?
– За книжку с цветочками тебя благодарит. А дальше навести справки взялся Фольц, раз у нас ничего не выходит. – Марина тревожно вскинула глаза, но Пал Палыч уже объявлял цирковым голосом: – Маска для подводного плавания. Десять тысяч!
– Двадцать, – закричал Павлик, оглушая всех, и, напялив маску, обратился к сестре: – Меня Ник научит, да?
Марина замешкалась с ответом, а Пал Палыч как ни в чем не бывало сообщил, усаживаясь за стол:
– Когда нога моя покинула автомобиль, но еще не ступила на землю, я услышал дуэт, состоящий из обвинений, сплетен и народных причитаний. Таинственный чужак! Ночные похождения! Зеленая улица в шоке.
– Все врут, – убежденно сказала Дора, тревожно глядя на него.
– Врут, – равнодушно согласился Пал Палыч, включая телевизор. – Я тут же уточнил у Лончинского, он как раз с работы шел. – И потеплевшим голосом: – Это сын Леночки Берестовой из нашего класса. Как его зовут?
– Ник. Николай, – ответила Марина немного напряженно, с удивлением улавливая в последних фразах отца нотки необычной нежности – не к ней, Марине, относящейся.
– А почему я один на еду налегаю? Вы что, мороженым объелись? Значит, его в честь легендарного деда назвали. Николай Берестов – основатель нашего парка. Елена и фамилию девичью оставила, и дело продолжает.
– Ник тоже Берестов.
– Резонно. Громкая фамилия пригождается в жизни. И как он, тоже по этой части пойдет?
– Не знаю. Экзамены в июне будет в химбио сдавать. В профильный биологический класс, – расшифровала Марина, совершенно успокоившись.
– А ты куда решила?
– В гуманитарный. Поменьше Рахиль буду видеть.
– Кто кого допек?
– Взаимно. У вас ведь она тоже была.
– И монологи были все из той же оперы.
– А форму девочки какую носили?
– Да примерно как у вас, только с черными фартуками и белыми воротничками. Вы мне напоминаете наших девчонок, правда, им не разрешалось побрякушки надевать. А что это у тебя на шее? Батюшки, куриный бог!
– Да что вам всем дался мой куриный бог, – возмутилась Марина. – А какая девчонка в вашем классе была самая красивая?
– Было две самые красивые, мы их так и называли: Ева-королева и Елена Прекрасная. В Леночку Берестову я был влюблен, но ее внимания не заслужил. Подозреваю, что казался ей слишком легкомысленным.
Интересно было представлять взрослых молодыми, да еще в знакомых школьных декорациях. Прямо кино!
– А вот Марининой маме казалось, что я состою из сплошных достоинств, – продолжал Пал Палыч, поворачиваясь к Клариссе. – Это обезоруживало, и приходилось соответствовать.
– Марина на нее похожа? – поинтересовалась она.
– На меня. Ты же видишь, какая она красивая, – скромно отозвался Пал Палыч, подмигивая, и Кларисса не могла уловить, шутит он или нет.
– А когда же ты был влюблен в маму? – спросила Марина.
– Так это она сначала была в меня влюблена, – с видимым простодушием разложил по полочкам Пал Палыч.
– И как ты об этом узнал?
– Случайно услышал. Они с подружкой меня обсуждали. Мне это ужасно польстило, но виду я не подавал, а просто начал обращать на нее внимание и не заметил, как влюбился. А дальше – хуже: в десятом классе Рахиль Исаковна стала прорабатывать нас на собраниях, пророча скорую покупку коляски. Еще мне, помнится, не место было в комсомоле. На дно общества, что ли, я должен был опуститься с таким поведением. Ну, не любила она никакую любовь. В общем, досталось нам тогда. Из учителей один Иван Платоныч, историк, пытался нас защищать…
Марина сделала большие глаза и с опаской покосилась на Клариссу, но отец не понял ее мимики, а Кларисса спросила:
– А дальше как?
– Замечательно, – отрапортовал Пал Палыч. – Мы сразу после школы поженились и сразу уехали. Учиться поступили. И коляска – само собой, дело житейское. Сюда, в Белогорск, я долго не хотел возвращаться, до того нам все тогда оскомину набило. А вернулся – старые друзья, старые улицы. Все настоящее. А прошлые дрязги – совсем не главное, шелуха. Думаю, и твоя мама что-то подобное должна сейчас ощущать. Дома и стены помогают. Ева ведь тоже домой вернулась после стольких лет, – повернулся он к Марине. – Из Севастополя. Она не рассказывала? Там теперь другое государство, наши бедствовали, к сожалению, – кивнул он на Клариссу, – но теперь это в прошлом. Думаю, сейчас все наладится. – И опять с аппетитом принялся за обед.
Марина вспомнила соседские сплетни про погибшего моряка. Надо будет спросить у отца потом, без Клариссы и Павлика…
– А в мою маму кто-нибудь в классе был влюблен? – неожиданно задала вопрос Кларисса.
– Алик. Но был отвергнут, как и я – Еленой. Они нашли солидных, взрослых – лет за двадцать – женихов. Не нам чета… Павлик, сделай бабушку Аллу потише. Она уже надорвалась, зовя меня с собой.
– Там уже дедушка Леонтьев, – сказал Павлик, дотягиваясь до пульта. – А они тоже были, когда ты был маленьким?
– Они были вечно.
– А что они тогда пели?
– А вот это: птич-ка-счасть-я завтрашнего дня! Ты летела, крыльями звеня!
Пал Палыч для пущей наглядности вылез из-за стола и начал скакать, махая крыльями. Павлик с визгом присоединился к нему. Через минуту все, включая Клариссу, подпевали: выбери меня, выбери меня, птичка счастья завтрашнего дня.
– Ну, тебе повезло, – заявила Кларисса, остановившись в дверях кухни, где Марина мыла посуду. – Я думала, сейчас начнется. Покажет тебе Пал Палыч, как романы крутить. А он какой… демократичный.