Мировая борьба. Англосаксы против планеты
Шрифт:
В «германизированное христианство» был встроен мощный потенциал антиуниверсализма, который, помимо традиции, подпитывался и европейскими политико-экономическими обстоятельствами (достаточно взглянуть на политическую карту германских земель в Средние века и раннее Новое время). Этот антиуниверсализм, как только предоставлялась возможность, выплёскивался в качестве «немецкого бунта, осмысленного, а потому сверхбеспощадного» против универсализма, будь то католицизм, европейскость (Брир: «Немецкий народ не чувствует себя в Европе как дома. Он обладает такими базовыми свойствами, которые по сути не являются европейскими. Возможно главное из них – раздражительность, вспыльчивость, нетерпимость», т. е. варварские качества, которые обычно смягчаются культурой и цивилизацией) или просвещение, либерализм или марксизм.
Под таким углом зрения гитлеровский национал-социализм (кстати, весьма враждебно относившийся к христианству) оказывается последним и сверхмощным, с одной стороны, вобравшим все предыдущие бунты язычества и немецкого партикуляризма против универсализма в принципе, с другой, получившим в качестве своей основы индустриальный капитализм; это попытка окончательного решения вопроса «Германия и Европа». Поскольку на пути решения этого вопроса стояла европейская система государств, идейной основой которой были либеральные принципы, то она, естественно, должна была быть сметена, а на её место поставлена имперски объединённая на германский лад континентальная Европа – райхосоюз. Но дело вовсе не только в идейном обрамлении европейской системы государств, а в её сути и в том, каким ликом она поворачивалась к немцам, какое место отводилось/указывалось им в ней.
Немцы и европейская система государств: болезненный опыт. В течение веков европейская система государств конструировалась так, что немцы проигрывали – либо оказывались вообще лишёнными своей государственности (как это произошло в Вестфальской системе, установившейся после Тридцатилетней войны), либо ставились в невыгодное (как после Наполеоновских войн) или просто унизительное и катастрофическое положение (как в Версальской системе после Первой мировой войны), с которым невозможно было мириться и немецкий народ не смирился, использовав в качестве оружия борьбы национал-социализм. Многовековой, коренящийся в язычестве партикуляристский инстинкт совпал с логикой борьбы в мировой системе эпохи кризиса классического и становления государственно-монополистического капитализма и отлился в национал-социализм в теории и практике и в стремление уничтожить систему государств (с XVII в. почти каждая новая структура этой системы ухудшала положение немцев и германских княжеств и государств, с необходимостью вырабатывая в них отрицательные чувства) и объединить Европу в рамках новой империи – Тысячелетнего Третьего рейха. Так многовековое германское прошлое предоставило средства для решения новейших проблем и дилемм, а эти последние создали спрос и условия для актуализации этого прошлого. Именно катастрофическая ситуация после поражения в Первой мировой войне заставила немцев максимально напрячь силы и интеллект – особенно последний – чтобы действовать в ограниченных возможностях того небольшого выбора, о котором я сказал выше.
В 1944 г. Карл Поланьи писал, что потерпев в 1918 г. поражение, Германия сумела понять как его причины, так и то в XIX в., что привело к ним. «Нечто вроде зловещего интеллектуального превосходства (над противником. – А.Ф.) было выработано её государственными деятелями тридцатых, поставившими задачу разрушения (существующего мирового – версальского – порядка. – А.Ф.), которая предполагала развитие новых методов финансов, торговли, войны и социальной организации». Но то же можно сказать и о большевиках в России. Правда, с той лишь разницей, что целью глобального проекта большевиков было уничтожение капитализма и социосистемная перестройка мира на антикапиталистической основе, а целью Гитлера – прежде всего германизированная Европа. Средством достижения этой цели стал замешанный на дрожжах немецкого партикуляризма и выпеченный в индустриально-промышленной капиталистической печке национал-социализм, ставший во многом ловушкой. В середине XX в., века универсалистского, оптимистичного и циничного, идеология, замешанная на мифологии в духе «гибели богов» и партикуляризме расы и крови, мрачная риторика Vernichtung’a и Weltfeind’a едва ли могли быть эффективными за пределами Рейха (время фэнтэзи, жанра который займет место научной фантастики, наступит в конце века).
Избрав партикуляристскую, антиуниверсалистскую идеологию в качестве идейного средства борьбы за мировую гегемонию вообще и гегемонию в капиталистической системе в частности, нацисты социокультурно противопоставили себя доминирующей просвещенческой (либерально-марксистской) геокультуре Современности (1789-1991) в целом – геокультуре, коренящейся в Просвещении, бросили ей вызов. И не только ей, а Модерну как социокультурному типу. С этой точки зрения, в известном смысле правы те, кто квалифицировал нацистский проект как бунт темных сил прошлого против Просвещения и Великой Французской революции (а еще точнее – Великой европейской революции) 1789-1848 гг., как контрреволюцию в самом широком смысле этого слова. На знамени этой контрреволюции было начертано: Государство, Раса, Воля. Так Воля была противопоставлена Разуму, Раса – Человечеству, Государство – Индивиду и его обществу, т. е. гражданскому.
Показательно, что если Наполеона положительно воспринимали многие даже в завоёвываемых странах (достаточно вспомнить отношение к нему Гёте, Гегеля, Бетховена, многих в России), то Гитлера воспринимали совершенно иначе. Будучи врагом Великобритании, немецких государств и России, Наполеон не выступал в качестве врага европейской универсалистской (в её просвещенческой форме) цивилизации. А вот Гитлер выступал именно как такой нутряной враг, а не просто противник тех или иных государств.
Если Наполеон свою борьбу против англосаксов за гегемонию облёк в господствующие формы европейского геокультурного Модерна, которые стали выполнять роль европейской цивилизации капиталистической эпохи, то у Гитлера выходило наоборот: борьба за гегемонию, выступала как средство установления антиуниверсалистского геокультурного и социального порядка. Так сказать, социальный капитализм (капитализированный социализм), на антиуниверсалистской – национальной, расово-этнической основе. Ясно, что такого противника легко представить в качестве Мирового Зла и Врага Человечества, тем более, что и сам он, охваченный инфернально-сентиментальным романтическим пылом, не очень этому сопротивляется и ведёт себя как таковое (таковой), обещая страшное будущее европейскому человеку.
Кто знает, возможно, пройдёт несколько десятилетий капиталистической глобализации по-американски, по сути справляющей свои неоконсервативные «поминки по Просвещению» (Дж. Грэй) и национал-социализм как тип идейной конструкции станет восприниматься если не положительно, то, по крайней мере, как адекватное и прогрессивное средство борьбы с такой глобализацией, обрекающей на регресс 80 % человечества. Похоже, Гитлер пришёл слишком рано и к тому же с немецкой ригидностью сделал упор на расово-этнической проблематике, причём в такой форме, против которой станет протестовать любой нормальный человек.
Если Наполеон, по меткому замечанию Ф. Фехера, стремился создать гражданское общество без демократии, то Гитлер хотел свести к миниморуму само гражданское общество, сделав его границы пунктирными, а само общество превратить в совокупность корпораций (о демократии речь, естественно, вообще не идет). Поскольку все это еще и сопровождалось планом создания расово-этнической иерархии капиталистической системы, то ясно, что идейно– политически нацисты загоняли себя в угол, противопоставив как остальной части капиталистического мира, так и СССР и оказавшись в положении Мирового Зла, встающего над миром подобно толкиновской «Завесе Мрака» с Гитлером в качестве персонификатора этого Зла.
Вожди континенталов – сверхлидеры. Почему? Коль мы заговорили о Гитлере, то это хороший исходный пункт ещё для одной линии размышлений, связанных с книгой Дехийо, – о роли лидеров, вождей, личностей в борьбе за господство в Европе. И вот какая интересная регулярность выявляется в этом плане. Наиболее известные и яркие лидеры эпохи четырёхсотлетней борьбы за господство в Европе – это почти сплошь и рядом монархи и главы континентальных государств, бросающие вызов островным (морским) государствам, и они намного превосходят по яркости своих «морских» визави.
Разумеется, никто не станет отрицать исторической роли Елизаветы I, Вильгельма Оранского, герцога Мальборо, обоих Питтов, Черчилля или Франклина Рузвельта. И всё же Карл V, Филипп II, Людовик XIV, Наполеон, Бисмарк, Гитлер – это в целом совсем другой масштаб, другое значение, несмотря на последовавшее в конечном счёте геоисторическое и личное поражение. Так почему же именно континентальные державы порождали наиболее заметных и великих по масштабу, размаху деятельности и следу в истории монархов и лидеров? И почему, несмотря на это, последние проигрывали свою историческую схватку менее ярким оппонентам? Почему лидеры морских держав не столь ярки, так сказать (утрируя), серые победители? Регулярность, повторяемость ситуации не позволяет так просто отмахнуться от неё.