Мировая холодная война
Шрифт:
Урожай 1947 г. в Чехословакии был крайне плох — 63 процента среднегодовой цифры (особенно плохо дело обстояло с картофелем —48 процентов). Прага обратилась к Вашингтону. США твердо стояли на том, что за плохую политику они не платят. Без радикального поворота внешнеполитического курса Прага не получит американской помощи. На помощь устремился советский Союз — сам страдавший от бескормицы, но сумевший предоставить соседней стране 40 процентов необходимого ему продовольствия.
Министр внешней торговли Чехословакии Рипка обрушился в декабре 1947 г. в Москве на «этих проклятых американцев. Это из-за них я должен приезжать и подписывать все под диктовку. Мы говорили американцам, что нуждаемся в 200 000 или 300 000 тоннах пшеницы. А эти идиоты начали как всегда заниматься шантажом… Именно в этот
Вообще говоря американцы списали чехословаков — как потенциальных союзников — раньше времени. Уже 6 ноября 1947 г. государственный секретарь Маршал устроил секретный брифинг всему кабинету министров: «Остановка в коммунистическом продвижении заставляет Москву консолидировать свои позиции в Восточной Европе. Пришел черед Чехословакии, ибо в относительно свободной Чехословакии могла оказаться опасной для политических позиций Москвы… Пока коммунизм шагал по Европе, русским было выгодно сохранять за чехословаками внешнюю видимость свободы. В таком виде Чехословакия могла служить приманкой для западных наций. Когда движение пошло в другом направлении, русские уже не могли себе позволить прежнюю роскошь».
20 февраля 1948 г. двенадцать некоммунистических членов правительства сложили свои полномочия. Последовали пять дней политического кризиса. 25 февраля Клемент Готвальд сформировал коммунистическое правительство. Отметим, что в стране было лишь 500 человек советских войск. Именно американская политика в этой ситуации помогла изолировать антикоммунистов.
Джордж Кеннан интерпретировал события в Чехословакии как оборонительную меру Кремля, приступившего к консолидации своей зоны влияния в свете успеха «плана Маршала» и укрепления Западной Германии. Соединенные Штаты по своему воспользовались событиями в Чехословакии. Но большинство аналитиков восприняли эти события как хорошее доказательство агрессивности Кремля. Администрация Трумэна сознательно преувеличила значимость имевших место событий — прежде всего для получения поддержки конгресса по четырем пунктам: «план Маршала», всеобщее военное обучение, восстановление системы избирательного набора, увеличение бюджетных ассигнований на военную авиацию.
3 марта 1948 г. президент Гарри Трумэн писал своей дочери из Флориды: «Мы находимся точно в такой ситуации, в какой Британия и Франция противостояли в 1938/9 г. Гитлеру. Ситуация представляется прискорбной. Нужно принять решение и я его приму». Через два дня генерал Люшиус Клей, прежде считавший, что война с Россией начнется не ранее прошествия десяти лет, начал предсказывать иное: Советы могут начать ее неожиданно».
Кеннан вспоминает, что телеграммы Клея напугали всех. «Все ощутили страх подлинной войны». То, о чем писал Клей явилось предсказанием блокады Берлина. В то же время навестивший Клея начальник разведки генерального штаба армии США генерал Чемберлен полагал, что Америка еще не успела закрепиться на основных глобальных позициях. Переписка Клей-Чемберлен, контакты высших военных между собой должны были подготовить конгресс к принятию решительных мер против Советского Союза. Послания Клея, размноженные во многих экземплярах, взбудоражили многих в высоких военных и политических кругах.
6 марта 1948 г. военный министр Ройолл спросил председателя Комиссии по атомной энергии Дэвида Лилиенталя, сколько времени необходимо для доставки «яиц» в средиземное море. Все понимали, что речь идет об атомном оружии.
10 марта пришло сообщение о самоубийстве министра иностранных дел Чехословакии Яна Масарика. Он выбросился в окно. Накануне он виделся с президентом Бенешем и навестил могилу отца — создателя Чехословацкой республики. По словам Кеннана, «ничто не сделало ситуацию столь драматичной более, чем смерть Масарика». Новая пропасть разделила Восток и Запад. Военное командование США 12 марта приказало изучить планы мобилизации. На следующий день Объединенный комитет начальников штабов представил министру обороны Форрестолу план оборонительных действий на случай наступления Советской армии на Запад и на Ближний Восток. Было решено усилить охрану атомного оружия и ввести в стране обязательную воинскую службу.
А военные нагоняли панику. Военный министр Ройол сказал президенту Трумэну, что в случае начала войны «мы потеряем все наши войска в Японии и в Европе». ЦРУ сообщило президенту, что «война маловероятна только в ближайшие шестьдесят дней». Далее ЦРУ гарантий мира не давало. Маршал посоветовал президенту в своей речи «нажать на спусковой крючок». Трумэн поразмыслил и сказал: «Это предпочтительнее, чем быть застигнутыми врасплох, как это было в последней войне».
Берлинский кризис
Вашингтонская элита немыслимо преувеличивала готовность Москвы ринуться в атомную войну, грозящую ей полным истреблением. Ничто в истории России и коммунизма — русского коммунизма не давало оснований полагать, что Кремль с легкостью потеряет голову и по своей воле ринется в бездну. Но именно так думали деятели типа Люшиуса Клея, сведшие свой умственный горизонт до пределов одной страны одного города, одного сектора этого города — Берлина. Сейчас более чем отчетливо видно, что, если бы американцы уступили в берлинском вопросе, ничего глобального бы не произошло. Произошло бы упорядочение работы Восточной зоны, которая перестала бы терять своих технических специалистов, уходящих на западные заработки через открытый Берлин. В Вашингтоне же делу придали характер вселенского отступления запада перед злобным советским коммунизмом. Не делает это честь чувству меры и реализма западных вождей.
В корне проблемы глухая нечувствительность американских военных и гражданских лидеров в отношении обеспокоенностей советского руководства. А ведь только-что закончилась война, в которой Россия потеряла 27 миллионов своих граждан. Бесчисленные городские и сельские рынки были переполнены калеками, инвалидами великой отечественной войны. Горькие крики нищих, опухших от голода людей, жалкий скарб потерявших жилье переселенцев, ночные очереди за буханкой хлеба. Неурожай бил по самым слабым, тяжелые смены ждали тех, чьим трудом страна восстанавливала основы цивилизованной жизни. Труд был сверхнапряженным и давал он феноменальные результаты — в течение трех лет окровавленная страна восстановила основы порушенной экономики.
Ничего подобного не знала самая богатая страна мира, строившая семейные коттеджи, покупающая новые марки автомобилей, посылающая своих детей в отменные университеты, ни разу не ложившаяся спать голодной. И при этом указывающая на голодную Россию как на кромешный ад безжалостной диктатуры. А ведь этот кромешный ад — во многом результат беззаветного выполнения союзнических обязательств, более тяжелой ноши России в общей войне. Ничего не боялась так Россия, как восстановления германского гиганта, только-что обескровившего российские города и деревни. И именно этим были заняты американцы. Ничего кроме «холодной войны» породить это не могло.