Мирт. Истина короля
Шрифт:
Со своего места мисс Амелия даже не могла в полной мере разглядеть трубу для выхлопа — она уходила куда-то вверх, к потолку.
— Как она будет работать здесь? — тихо спросила мисс Амелия. — Ведь когда мы приведем ее в движение, разве не задымит она все вокруг? Как я себе это представляю…
— Ха, я задал ему тот же вопрос! — хохотнул мистер Черч. — Потому мы и разработали специальную раздвижную крышу. Пока Габриэль здесь работает, крыша защищает паровую машину от дождя и ветра. Но, когда наступить день открытия, я просто потяну за рычаг…
Мистер
Крыша медленно разъехалась в разные стороны, подставляя паровую машину солнечным лучам.
— Произойдет магия. Видите? — довольно усмехнулся мистер Черч в пышные усы.
Мисс Амелия восторженно разглядывала паровую машину. В свете солнечных лучей механизм, казалось, обрел еще большую торжественность.
— Вам нравится? — тихо спросил Габриэль Мирт.
Он стоял, спрятав руки в карманы сюртука и, казалось, отчетливо нервничал. Мисс Амелия улыбнулась ему как можно ласковей.
— Габриэль, — нежно сказала она. — Мой отец был бы так благодарен вам…
Из дневника Габриэля Мирта
Лунденбурх, август, 18** год
…целые дни мои проходят в ангаре, который превратится позже в один из основных выставочных павильонов. Он прекрасен. Над его конструкцией мы с Анатолем думали так долго, что, казалось, ничего уже не получится.
Но вот же — ангар с раздвижной крышей и стеной, полностью уходящей в боковые створки. Рельсы пойдут от самого центра павильона на север, туда, где расположен дворец Цикламенов. Пока все идет по плану. И это тревожит меня — уж не слишком ли гладко все складывается?
Амелия сравнила мою паровую машину со зверем — совершенным, плавным, напрягшимся в ожидании прыжка. Признаться честно, какие-то подобные сравнения приходят и мне на ум, когда я смотрю на нее. Смотрю — и поражаюсь величию, которое создал. Может ли человек стать творцом — настолько?
Однако все-таки это бездушный механизм, а не скульптура или живописное полотно. Цель существования паровой машины — не удивлять и восхищать, и не заставлять задумываться о бренности всего сущего и восхищаться моментом. У нее есть практическое применение. Я намерен охватить путами железных дорог все Бриттские острова. Пусть создатели маленьких паровых двигателей в угольных шахтах это начали — я же продолжу. Не пишу — закончу, специально, чтобы не сглазить самого себя. Ведь я не устаю напоминать себе, что это всего лишь начало пути.
Но я рад, что сразу показал Амелии свое чудо.
Амелия… Вот уж где настоящие чудеса. Меня самого забавляет вопрос: почему я выбрал ее? Потому что она женщина? О нет, я даже не рассматривал женщин на роль водителя паровой машины. Признаться честно, к своему стыду, мне и в голову не приходило, что женщины также могут быть заинтересованы в тяжелой работе, как и мужчины. Потому что она дочь Эконита? Как я сказал ей прямо, я не знал об этом. Но… Я беседовал с Амелией в самом конце, и она показалась мне такой… настоящей. Единственной, кто пришел, потому что
Меня удивило и то, что она явилась без какого-либо сопровождения. Неужели ей настолько не дорога репутация? Но она растолковала мне, что женщина — не собственность мужчины или няньки, и что она, наследница и глава пусть небольшого, но дома, вправе сама распоряжаться собственной жизнью. Все это я узнал потом, а до того — меня впечатлила ее невозможная смелость и сияние глаз.
Она впечатлила меня, и я не стесняюсь писать об этом, но говорить об этом вслух — не хочу, пусть сокровенное останется у сердца…
Глава 5 Улей контрабандистов
То место рядом с портом, под мостом, где всегда дурно пахнет человеческим телом и разложением, называлось Улей. Отчего? Ортанс никогда не пытался понять. Клички и прозвища прилипают к маргинальным местам так же крепко, как и к их обитателям.
Ботинки скользили по грязи, идти было тяжело, местами — неприятно, потому что грязь эта состояла из навоза и испражнений больше, чем любая другая улица Лунденбурха.
— Что бы ни случилось — не лезьте в драку, — негромко сказал Ортанс. — Помните, что вы ранены. Вы со мной только как наблюдатель.
— Позволю себе не согласиться с вами, — так же тихо отозвался Цзиянь. — Когда я готов и предупрежден, я могу за себя постоять.
— Опять вы за старое, — закатил глаза Ортанс. — Друг мой, никак не хочу больше спорить об этом. Вы пошли со мной? Ваше право. Но позвольте мне диктовать свои условия. Эти места мне знакомы. И эти люди. И, поверьте, я предпочел бы до конца жизни не водить подобных знакомств.
Юй Цзиянь кивнул, соглашаясь.
— Кого мы ищем? — решил он сменить тему.
— Кое-кого по имени Шершень, — ответил Ортанс. — Тот еще пройдоха, зато может и снег летом достать. И у него точно есть выходы на ханьцев, торгующих из-под полы.
— Но почему? В смысле, у Хань налаженные торговые связи. Контрабанду прикрыли еще при моем… Еще когда я был на родине.
— Это вам сказали, что ее прикрыли, — вздохнул Ортанс. — Вы иногда кажетесь не по годам мудрым, а иногда — настолько же наивным. Контрабанда процветает тем больше, чем симльнее монополия на торговлю сжимает свои тиски. Человек всегда ищет где выгоднее. Или где быстрее — как мы с вами. Разве мы не за этим пришли?
— Когда я жил в Хань, я боролся с преступностью, — помолчав, сказал Цзиянь. — А теперь, выходит, сам становлюсь на путь беззакония?
— Ну… — Ортанс почесал бороду. — Выходит, что так! Но вы не волнуйтесь, мой друг. Как я уже сказал, вся плата с меня.
— Я все равно рядом. И мы все делим надвое.
Когда Юй Цзиянь волновался, ханьский акцент в его речи становился заметнее.
— Я бы предпочел…
Он не договорил, оборвал сам себя и осекся, прислушиваясь к чему-то за спиной.