Миры Альфреда Бестера. Том 3
Шрифт:
— Опс благослови. Я уже в пятый раз в очереди.
— Что, так вкусно?
— Какое это имеет значение? Фирма — мой клиент, и в мои обязанности входит угождать им.
Она зачерпнула полную кружку пунша и посторонилась, пропуская Шиму. Когда он перегнулся через край, чтобы наполнить кружку, девушка внезапно схватила его за лодыжки и опрокинула в пунш.
— Сукин ты сын! Вот тебе за термокупальню!
Он нырнул головой в пунш, присоединяясь к букету из рома, гренадина, лимонного сока, сахара и тысячи вишенок. Девушка продолжала крепко держать его за ноги, пока он бился и захлебывался в пунше. Когда он уже был на грани потери сознания, его отпустили. Ему удалось извернуться и подняться на ноги. У полей цилиндра девушка пыталась вырваться из рук управляющего по рекламе, гневно сверкая на Шиму глазами.
— Это не был я, в термокупальне, — выдохнул Шима.
— Черта с два! Я-то тебя везде узнаю!
— Тем не менее наше вам с кисточкой, мадам. Вы решили для меня проблему изоляции. Опс благослови.
Когда измученная Гретхен добралась наконец до своих дверей, то обнаружила на посту лишь нескольких стражей
«Не случилось ли чего? Может быть, снова приступ нападения и бегства?»
Однако рассыльный только что передал запись от Шимы.
«Из пентхауза?»
Нет, из Управления Полиции.
«Ох ты. Господи! Идиот снова влип!» Однако она включила запись твердой рукой.
Я наговорил эту пленку для тебя, Гретхен, любимая, потому что я полностью выжат. Я не в состоянии видеть никого, даже тебя.
Случайно, когда я рассчитывался за тот краденый бронзовый цилиндр, меня натолкнули на финал Голема, на решение проблемы с твоей изоляцией для опыта. Батисфера. В ней смонтированы системы связи, жизнеобеспечения и подачи энергии — то, что смущало нас в проблеме полной изоляции. Кроме того, океанские глубины недоступны для внешних помех — разве что просочится легкая радиация от земной мантии да один-другой заблудившийся нейтрино.
Я отправился в Институт Океанографии, чтобы договориться с Люси Лейц, приятелем по МТИ, о батисфере. Люси — это Фридрих Гумбольдт Лейц, доктор философии, и ДОДО (большими буквами). Нет, не ископаемая птица, а Директор Общих Донных Операций. Я знал, что у них есть маленькая батисфера.
Они отмечали Празднество Опс пиршеством из сырой рыбы, поедая избыток живности из собственного аквариума. Ты не представляешь, Гретхен, какой стыд за человечество испытываешь, глядя в глаза гигантскому крабу, когда ты отламываешь ему клешню… Короче говоря, я получил благословение Опс от Люси и полное добро на батисферу, поэтому настраивайся на завтра — и постараемся не сорвать дело, потому что теперь я знаю, что Индъдни прав. Наше время действительно истекает. Когда я закончу, то ты, думаю, со мной согласишься.
Оттуда я пошел в штаб-квартиру Армии Оледенения, надеясь, что перехвачу там тебя — утрясающую свое выступление из «Паяцев». Тебя не было, и я все уладил сам — ну и акулы эти святоши! Они бились в истерике на молитвенном сборище по случаю начала Опснедели. Ясное дело, Армия на дух не переносит ложную богиню Опс и ее грязные, порочные, греховные Опалии.
Их там было, наверное, с тысячу, во главе с очередным Скрябин-Финкелевским фигляром, ошизевшей кокни, называвшей себя Сабрина Финкель. Выли «Как Ему пчела…», крушили все подряд, дергались в экстазе — ну прямо толпа линчевателей. За моей спиной спряталась девушка, и неудивительно, что она была испугана — я сам дрожал от страха.
— Вы, похоже, джентльмен, даже несмотря на ваш ужасный вид, — сказала она (я был весь в Плантаторском пунше — потом объясню). — Бога ради, заберите меня отсюда. Какая мерзость!
Ну, мы оттуда быстренько смылись, схватили тачку и направились ко мне в Оазис. Каждый сидел в своем углу и молчал. По пути пришлось вести себя как джентльмен и предложить на выбор: или она едет дальше к себе, куда ей надо (за мой счет, разумеется), или предварительно поднимется на минутку в пентхауз выпить на посошок.
— Я бы, конечно, сейчас выпила. В проклятой Армии сухо, как в пустыне. Только чур не приставать!
— Боже упаси! — Меня аж передернуло. — Что я, Казанова? Пойдем скорее, чертовски холодно.
Мы поднялись в комнаты, и я стал разжигать камин.
— У тебя за воротником рубашки торчат вишенки, — заметила она, внимательно за мной наблюдая. — Ты в курсе?
— Не мудрено. Я недавно столкнулся с большим котлом Плантаторского пунша.
Девушка бродила по комнатам, с любопытством глазея по сторонам.
— Ух ты, никогда не была в таких роскошных квартирах. Да, ты парень в порядке, я сразу поняла, несмотря на твою грязную одежду и эти тряханутые вишни.
— Не обращай внимания, просто я ходячий коктейль. Ладно, сейчас я дам выпить, и подумаем, как переправить тебя домой.
Мы посидели у камина и выпили немного. Она говорила — но не о том, как попасть к себе домой, а об Армии Оледенения, где работала, похоже, курьером. Простушка с хорошей здоровой кожей, но никак не красавица.
— Нужно поговорить с Филли, — внезапно заявила она.
— С Филли? Твоя подружка?
— Филадельфия. Я живу там вместе с родителями.
— Зачем звонить? Пневмотруба домчит тебя за двадцать минут.
— Знаю. Я должна предупредить, что сегодня не приду.
Только этого мне не хватало!
— Телефон не работает.
— Брось заливать! Думаешь, я тебя обдеру? Не боись, от тебя звонить не буду.
— А может, лучше вернуться домой, э-э… — Я до сих пор не знал, как ее зовут.
— Решено, я остаюсь. Не бойся, это не больно. А телефон
Она удалилась, а я сидел у камина и размышлял, как меня угораздило угодить в этот цимес и как из него выбраться, никого не обидев. В голову ничего не шло, оставалось молиться. И вдруг раздался стук в дверь.
— Открыто, — сказал я.
Дверь открылась. На пороге стоял Индъдни. Таки Бог есть.
— Какая радость, субадар!
— Дурные новости, доктор Шима.
— Меня, полагаю, задерживают?
— Попрошу пройти со мной, доктор.
— Я не сопротивляюсь, но…
— Вниз, прошу вас.
И я пошел вниз, пожалуйста. Индъдни погрузился в тихое отчаяние. Я ничего не понимал.
В вестибюле группа по расследованию убийств сгрудилась вокруг стеклянной будки телефона-автомата. Вокруг толпились зеваки, кого-то уже рвало. Стеклянная дверь была наглухо закрыта. В будку было втиснуто тело, головой вниз, с разорванными венами — она захлебнулась в собственной крови, как раз к праздничку для меня.
Глава 16
Они вышли в море на атомном траулере «Драга III», оставив далеко позади берег вместе с вонью Коридора. Стрела лебедки была вынесена за левый борт, и по блокам медленно скользил тяжелый, во множество сплетений кабель, опуская батисферу с Гретхен Нунн. Гретхен сидела внутри кокона из проводков и электродов.
Доктора Блэз (Шим) Шима и Фридрих Гумбольдт (Люси) Лейц находились в кабине управления, напоминавшей командный мостик космического корабля: по четырем стенам светились контрольные панели, циферблаты, мигали обзорные экраны.
Люси Лейц являл собой мощь, преобразованную в сало. Среднего роста, чудовищного обхвата, с руками и ногами толщиной с девичью талию. Когда он принимал ванну, то, кроме него самого, там едва помещалось пять литров воды. Такая грозная туша говорила на удивление мягким и нежным голосом, смягчавшим все гласные: вместо «луна» он выговаривал «люна», а вместо «правда» — почти «прявда».
— Она уже достаточно глубоко, Люси? — спросил Шима.
Лейц внимательно наблюдал за шкалой глубокомера.
— Почти. Терпение, Шима, малыш. Терпение. Твоя сенсорная программа настроена?
— Угу. Все пять датчиков уже ведут отсчет.
— Пять? Для пяти чувств? Но субадар Индъдни, кажется, сказал…
— К черту субадара. Я проверяю все: зрение, слух, осязание, обоняние, вкус. Нас в Техноложке учили, помнишь? Ничего не принимать на веру.
— Весьма болезненное воспоминание. А электроды закреплены надежно, я хочу сказать — накрепко?
— Ей их ни за что не сбросить.
— А она знает программу? Не впадет в панику при толчке?
— Я предупредил. Она все знает. Не волнуйся… Гретхен могла бы породить новое оледенение своим несокрушимым хладнокровием…
— Лады. — Лейц нажал на клавишу. — Останавливаем погружение. Больше трехсот метров.
— Хорошо, хоть море спокойное.
— На этой глубине твоя девочка не поняла бы, если бы наверху бушевал тайфун.
— Неплохо устроились вы, пижоны из ДОДО.
— Хочешь дать ей знать, что начинаешь, Шима?
— Нет, это не предусмотрено программой. Она там, в глубоких синих водах, сама по себе.
— Там, где она сейчас, глубокие черныеводы. Девочка так отрезана от всего сейчас, как никогда.
Шима кивнул, перекинул рычажок, и по экрану пошли данные, исчерпывающе описывающие состояние Гретхен.
— Шима, что это за фигня?
— Распечатка данных о метаболизме, Люси. Пульс. Температура. Дыхание. Напряжение. Тонус. И т. д. И т. п.
— В десятичном коде? Десятичном!Вот это рухлядь!
— Да, это старая-престарая программа, которую я откопал в библиотеке «ФФФ». Ее легче и быстрее всего было приспособить под эти испытания. Любой уважающий себя компьютер может перевести десятичный код в двоичный, если мне потребуется.
— А старая программа тоже была сделана под сенсорный эксперимент? Определяли, как и почему покупатели нюхают духи «ФФФ».
— Да нет же, ее делали под расчет вероятности появления двой-, трой- и вообще n-няшек — заказ отдела сбыта. Если написать дельную программу, Люси, то ее можно приспособить почти подо все. Ты же это знаешь. Из мышей, и ракушек, и зеленых лягушек — вот из этого сделан компьютер!
— Как вам ученым чудакам весело живется!
— Ах вот как, ученым! А вы, извиняюсь, кем будете, доктор Фридрих Гумбольдт Лейц?
— Я, сударь… простой Untersee Forshcungsreisende [75] . И, кстати, знаю, как это пишется.
— А вам зиг-хайль от всей души!.. Для начала я врежу по ней звуком — нужно проверить, возможно, слух у нее тоже из вторых рук. Индъдни считает, что это важно, хотя и не сказал, почему…
Шима с недоумением глядел на распечатанные результаты проверки реакции Гретхен на звуковые раздражители.
75
Глубоководный исследователь (нем.).