Миры Айзека Азимова. Книга 9
Шрифт:
Он знал, что обманывает ее. Он не мог, находясь с ней рядом, не улавливать общего направления ее мышления… Для этого вовсе не нужно было быть сотрудником Второй Академии. Гендибаль чувствовал, что вот-вот покраснеет. Да, она простая думлянка, но для любого мужчины лестно, когда к нему так относятся. И все-таки ее надо было разуверить — исключительно из соображений гуманности.
Он сказал:
— Я умею также изменять мысли людей. Могу сделать так, что человек как будто почувствует удар. Я могу…
Нови недоверчиво покачала головой:
— Вы
— Забудь о Руфиранте, — решительно отрезал Гендибаль. — Я мог сразу остановить его. Мог заставить его повалиться на землю. Не только его — всех думлян.
Гендибаль замолчал, почувствовав, что зря так сильно разошелся. Кого он пытался убедить? Простую крестьянку? А Нови все еще покачивала головой.
— Господин, — сказала она, — вы стараетесь сделать, чтобы я не боялась, но я не боюсь — только за вас, а потому не надо. Я знаю, что вы великий ученый и можете делать, чтобы этот корабль летел через космос, где всякий другой человек может не делать ничего… я хотела сказать — может заблудиться. И вы умеете управлять машинами, которые я не могу понять, и ни один думлянин не может понять тоже. Но не надо говорить мне о том, что вы можете делать умом, потому что все, что вы говорите, вы не могли сделать Руфиранту и не сделали, хотя были в опасности.
Гендибаль нервно поджал губы. «Придется все оставить как есть, — решил он. — Говорит, что не боится за себя — и прекрасно». Но до чего же ему не хотелось, чтобы она считала его трусом и слабаком! Этого он не хотел, и все тут.
— Нови, если я ничего не сделал плохого Руфиранту, то только потому, что не хотел. Мы, ученые, не имеем права ничего делать думлянам. Мы — гости в вашем мире.
— Вы — наши хозяева. Так мы всегда говорим.
На мгновение растерявшись, Гендибаль спросил:
— Как же тогда Руфирант осмелился напасть на меня?
— Не знаю, Господин. Не думаю, что он сам знал. Он, наверное, из ума вышел… нет, не так: с ума сошел.
Гендибаль усмехнулся:
— В общем, Нови, мы не имеем права приносить вред думлянам. Если бы пришлось ударить Руфиранта, обо мне бы очень плохо подумали другие ученые. Может быть, я потерял бы свое положение. Но я не хотел, чтобы он избил меня, поэтому я немного управлял им — совсем немного, сколько было можно.
Нови растерялась.
— Тогда мне не нужно было врываться, как дурочке…
— Ты все сделала правильно, — успокоил ее Гендибаль. — Я же сказал, как плохо было бы, если бы я ударил его. А ты сделала так, что это стало не нужно. Это ты остановила его, и у тебя это замечательно получилось. Я благодарен тебе.
Она радостно и смущенно улыбнулась:
— Теперь я вижу, почему вы так добры ко мне.
— Ну конечно, я благодарен тебе, Нови… но главное, чтобы ты поняла: нет никакой опасности. Я могу управлять целой армией обычных людей. Это может любой ученый, а особенно — хороший. Я же сказал тебе, что я — один из лучших. Нет никого в Галактике, кто мог бы устоять против меня.
— Если вы так говорите, Господин, я верю.
— Верь, Нови, это так. Ну а меня ты боишься?
— Нет, Господин, только… а… Господин, только наши ученые могут читать мысли, и… Нет ли других ученых, из других мест, которые так умеют?
Гендибаль на мгновение утратил дар речи. Эта женщина была удивительно догадлива! Нужно было солгать.
— Нет, — ответил он решительно.
— А вдруг есть?
— Они все равно слабее меня.
— А если они будут нападать на вас неожиданно, когда вы не будете знать?
— Они не смогут этого сделать. Если будет приближаться какой-то другой ученый, я сразу узнаю об этом — задолго до того, как он сможет навредить мне.
— Вы сможете убежать?
— Мне не придется убегать… Но… — поторопился объяснить Гендибаль, чтобы опередить ее возражение, — если и придется, скоро, очень скоро я буду на новом корабле, самом лучшем в Галактике. Они не смогут меня поймать.
— А могут они изменить ваши мысли и заставить вас не убегать?
— Нет.
— Их может быть много. А вы один.
— Я их замечу заранее и уйду. И тогда против них выступит весь наш мир, и им не устоять. Они узнают об этом и не осмелятся что-либо делать. Они не захотят, чтобы я узнал о них, и все-таки я узнаю.
— Это потому, что вы так сильно лучше, чем они? — робко спросила Нови, сияя надеждой и гордостью.
Гендибаль был тронут до глубины души. Как радостно было находиться с нею рядом, восхищаться ее природным умом, быстротой понимания самых сложных вещей… Это сладкоголосое чудище, Оратор Делора Деларми, сама того не зная, сделала ему потрясающий подарок!
— Нет, Нови, — ответил он. — Не потому, что я лучше их, хотя это правда. Это потому, что ты со мной.
— Я?!
— Да, Нови. Ты догадалась об этом?
— Нет, Господин, — сказала она удивленно. — Что такого есть во мне? Что я могу сделать?
— Дело в твоем сознании, — ответил Гендибаль и предупреждающе поднял руку. — Нет-нет, я не читаю твои мысли. Я вижу только очертания твоего разума, а они такие ровные, гладкие, необыкновенно ровные и гладкие, Нови.
Она расстроенно прикоснулась ладонью ко лбу.
— Это потому, что я такая неграмотная, Господин? Потому что я такая глупая, да?
— Нет, милая (и как это у него сорвалось, он и сам не заметил). Это потому, что ты честная, искренняя, у тебя нет ни хитрости, ни подлости на уме, потому, что ты говоришь, что думаешь, потому, что у тебя доброе сердце… Если другие ученые захотят сделать что-нибудь плохое, они обязательно коснутся наших сознаний — твоего и моего, и такое прикосновение к поверхности твоего сознания станет сразу заметно. Я узнаю об опасности задолго до того, как кто-либо коснется моего собственного сознания, и получу время, необходимое для того, чтобы никто не смог навредить ни мне, ни тебе.