Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия
Шрифт:
Рецензия 1934 года
Трудно найти более очаровательную и захватывающую историю детства и юного девичества, чем рассказ Ирины о её ранних годах в царской России. Так свежо и непосредственно всё описанное ею.
Точность её памяти поражает, являясь при этом очень естественной. Она говорит: "Мелочи всегда играли большую роль в моей жизни. Цвет, запах, слово – и я уже далеко, в своих воспоминаниях. Сейчас Старая Россия исчезает навсегда, и некому будет поведать о ней, когда уйдёт моё поколение. Рождённые в изгнании молодые люди ничего не знают о том образе жизни, какой вели мы. Будучи одиноким ребёнком, я очень много проживала внутри себя, всегда думая, всегда пытаясь во всём разобраться и замечая детали, которые я, вероятно, упустила бы, если бы
Итак, с удивительной ясностью, изяществом и пылом автор воссоздаёт обстановку изысканную и идиллическую. Кажется, что это настоящая сказочная страна, волшебная страна, которая когда-то существовала, но теперь исчезла. Представитель старинной русской аристократии доносит до нас необыкновенную по живости картину прошлого. Её воспоминания не притуплены временем, не размыты сентиментальностью. Нет ни тени сожаления, ни ностальгических ноток. Словно открылась дверь в прошлое, и всё снова так же, как было когда-то.
Посмотрите на эту Эру (так её зовут родные) – нелепое и милое маленькое существо с веснушками, широким ртом и вздёрнутым носиком, с толикой вспыльчивости, с тонкими длинными палочками рук и ног и нетерпеливыми глазками, всегда готовыми "проникнуть внутрь вещей". Для неё мир – это место безумно интересное и бесконечно разнообразное. Мечтательная, чуткая, импульсивная, она – сердечна, человеколюбива и порывиста.
От момента рождения до волнующей юности разворачивается перед нами её жизнь. У Эры своя свита – английская няня, немецкая гувернантка, доктор, профессор и, конечно же, множество слуг. До двенадцати лет она живет в большом загородном поместье, за исключением двух лет, проведённых за границей. Зимой семья уезжает в Санкт-Петербург оставляя её в усадьбе в Троицком, где никогда не бывает скучно. Год в деревне для неё – это целый круговорот событий и удовольствий: тут и её домашние питомцы; и церковные праздники да именины, и Масленица, и Рождество с играми и гаданиями, и Пасха; вылазки на конюшню, в коровник и кузницу; побег с крестьянскими ребятишками на выступление танцующего медведя; зимние катания с горы, цветущий рай весны, а там и лето с его благотворительностью, ярмаркой и цыганами.
Позже, уже в Санкт-Петербурге, Эра обучается у строгого профессора, берёт уроки танцев, музыки, рисования и религии. Происходят и замечательные праздники, и свадьба сестры, и собственная влюблённость в "прекрасного принца на белом коне".
Сам дух юности пойман в этой книге. И кто, будь он молод или стар, не увидит в ней радость жизни?
Часть Первая. Младенчество
Рождение
Ранним ноябрьским вечером, в тот самый миг, когда над великим городом Санкт-Петербургом замерцали первые звёзды и сумрачные улицы враз озарились множеством огней, на втором этаже старого каменного дома, стоявшего на набережной реки Мойки рядом с Зимним дворцом, родилась крохотная малютка. В детской спальне, благоухавшей фиалковым мылом, тальком и прочими нежными и таинственными запахами, присущими обряду купания малышей, было темно, если не считать слабого красноватого блеска дрожащей лампады, зажжённой перед большой золотой иконой Богородицы в углу комнаты, и серебристого света звёзд, проникавшего сквозь заиндевелые оконные стёкла. Над колыбелью, в которой лежала новорождённая, склонились две пожилые фигуры: Нана, старая английская няня, и Дока, семейный врач.
"Смотрите, Доктор, смотрите! – взволнованно прошептала Нана. – Она уже пытается поднять головку. Видите?" И указала на шевелившееся, корчившееся и изгибавшееся крошечное человеческое существо, которое хныкало, фыркало и чмокало в глубине своей кроватки под балдахином из голубого шёлка с белыми кружевами.
"М-м-м, да", – уклончиво пробормотал Доктор, который был человеком, совсем не разделявшим энтузиазма Наны по отношению к ребёнку, только что появившемуся на свет. Тем не менее, не желая ранить чувства старинного друга, он снова вежливо повторил: "М-м-м, да", – и стал на цыпочках покидать комнату. Однако, проходя мимо окна, остановился и, соскоблив указательным пальцем иней со стекла, так что образовалось отверстие размером с серебряный рубль, поглядел одним глазом на звёздное небо. С минуту он молчал, а затем позвал: "Мизженигс, – голосом, слишком громким для места, где засыпало новорождённое дитя. – Пожалуйста, Мизженигс, не могли бы Вы подойти на минутку?"
И Мизженигс (то есть Нана, которую все домашние так называли для краткости, поскольку её настоящее английское имя – мисс Дженнингс —никто, похоже, не был в состоянии правильно произнести) быстро двинулась к нему, шикая, маша руками и укоризненно шепча, что ему должно быть стыдно за произведённый шум и громкие возгласы, мешающие Малышке отойти ко сну.
"Взгляните, прошу Вас! – воскликнул Доктор, не обращая ни малейшего внимания на увещевания Наны. – Только посмотрите в этот глазок – это просто замечательно!" И, тронув Нану за плечи, слегка подтолкнул её к окну. Снова наступила минутная тишина, затем голос Наны, мягкий и приглушённый, как и подобает в детской спальне, но всё же чуть более громкий, чем нужно, произнёс: "О, Доктор, вы правы. Это поистине чудесно! Боже, что за ночь, и как горят звёзды, особенно вон та … Я наблюдаю за ней уже несколько недель, и мне кажется, что она становится всё ярче. Вчера вечером её свет даже давал тени. Вы знаете, как она называется?"
"Юпитер, – задумчиво ответил Доктор, а потом вполголоса добавил. – Интересно, будет ли она влиять на судьбу Малышки? Возможно, это её звезда … кто знает!" И, бросив последний взгляд на небо и дружески кивнув Нане, тихо вышел.
"Мы не хотим девочку – мы её ненавидим – мы хотим мальчика!" – кричала девятилетняя Ольга, скача по классной комнате и топая ногами в том запале, который Нана шутливо называла "идеальным состоянием". "Мы посадим её в подвал, мы её спрячем, мы её выбросим и вместо неё заведём настоящего мальчика, не так ли, Мики?" – продолжала она, повернувшись к маленькому толстяку лет пяти, который, засунув большой палец в рот, стоял и смотрел в немом восхищении на выходки своей сестры.
"Да, мы не хотим девочку, мы хотим мальчика", – повторил он послушно, как маленький попугай, и был немедленно вознаграждён одобрительным кивком Ольги, но в тот же миг фройляйн Шелл, немецкая гувернантка, строго произнесла: "Как вам не стыдно!" – и осуждающе посмотрела на обоих поверх очков, которые, как обычно, сползли на кончик её носа.
"Нана, принесите мне Малышку, пожалуйста", – сказала мать новорождённой на следующее утро, лёжа в своей огромной кровати из красного дерева и выглядя очень мило в белом шёлковом жакете и миниатюрной кружевной шапочке, красиво сидевшей на её мягких каштановых локонах. Рядом с ней, на столике с чёрной мраморной столешницей, стояла высокая хрустальная ваза, наполненная розовыми розами, а под цветами, в бледно-голубой бархатной шкатулке для драгоценностей, поблёскивал большой кулон в виде бриллиантовой звезды —подарок отца Малышки, купленный первым делом в то же утро в честь её рождения.
"Взгляните, Нана, разве эта звезда не прекрасна?" – воскликнула мать, вынимая кулон, и Нана ахнула от восхищения, когда бриллианты, вспыхнув, засияли и заиграли в лучах восходящего солнца.
"Когда-нибудь украшение будет принадлежать Малышке, – мечтательно продолжила мать. – В день своего семнадцатилетия она получит его на первый выход в свет. Она будет в платье из валансьенских кружев, с маленьким цветочным венком на волосах, и когда наступит время, я отдам ей звезду, чтобы моя девочка смогла надеть её в такой важный вечер, ведь, в конце концов, это её звезда". И, погрузившись в свои мысли и представив себе дочь, принаряженную для торжественного события, она улыбнулась.