Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия

Белов-Скарятин Алексей

"Итак, – произнёс Доктор, слегка зевая и потягиваясь своими длинными конечностями. – Думаю, мне стоит пойти и посмотреть …"

Но в этот миг дверь распахнулась, и вошла Нана в своём лучшем шёлковом платье, сопровождаемая русской кормилицей в праздничном наряде и опытной медсестрой, несущей спящую Малышку. Все замолчали, и обряд начался.

Пока священник и дьякон читали молитвы, а хор тихо пел ответствия, Малышка мирно спала, позволяя ритуалу идти со всей благопристойностью. Но когда пришло время окунания в воду, она с пронзительным криком проснулась, ибо началось самое мучительное: приняв её из рук крёстных, полностью раздетую, батюшка ловко накрыл крошечное личико всей пятернёй своей большой руки, одновременно зажав ей нос, прикрыв рот и засунув большой палец и мизинец в уши, дабы туда не попала вода,

и кроха не захлебнулась.

"А-ва-а-а-а!" – возмущённо завыла Малышка, задыхаясь, кашляя, отплёвываясь и безнадёжно размахивая своими нелепыми кулачками, пока поп погружал её в купель во второй и третий раз. Все в комнате снисходительно улыбались, и только Нана, сердясь, бормотала себе под нос что-то о "некоторых людях, не имеющих понятия, как обращаться с ребёнком". Вдобавок она разозлилась на старика за забывчивость, так как в своих молитвах он дважды ошибочно назвал дитя Еленой и, вероятно, сделал бы это и в третий раз, если бы дьякон не поспешил прошептать ему на ухо, что имя ребёнка – определённо не Елена, а решительно Ирина. Это всех очень позабавило, и Ольга, тихо сказав Мики: "Запомни, она теперь Елена, а не Ирина", – совершила своего рода боевой жест в восторге от очаровательной ошибки старца.

По завершении обряда, когда Малышку отнесли в соседнюю комнату к её родителям, на пороге появился величавый дворецкий Панкратий, которого сопровождали лакеи в тёмно-синих ливреях, державшие в руках большие серебряные подносы, уставленные высокими бокалами с шампанским и блюдами, наполненными пирожными, печеньем и конфетами всех цветов и размеров, чтобы предложить гостям. Затем, перейдя в соседнюю комнату, все поздравили родителей, выпив шампанского за здоровье Малышки и съев кучу сладостей, и помещение наполнилось эхом звона бокалов, смеха и весёлых разговоров.

В дальнем углу, оставленные на время без присмотра, Ольга и Мики великолепно проводили время, поглощая пирожные и набивая карманы всеми конфетами, которые им удавалось раздобыть.

Отец ходил по комнате, разговаривая с каждым и предлагая ещё шампанского и сладостей, в то время как мать раскинулась на своём шезлонге и, одетая в белый кружевной пеньюар и обложенная со всех сторон кружевными подушками, выглядела, по обыкновению, очень красивой. Она была окружена цветами и получила множество подарков – в основном драгоценностей, которые, согласно обычаю, когда-нибудь должны были перейти к подросшей Малышке. Одним из самых красивых даров, преподнесённым крёстной Малышки, двоюродной бабушкой княгиней Ириной, являлась алмазная подкова с крупным рубином посередине. Её можно было носить и как брошь, и как пряжку золотого браслета.

"Да, она великолепна, – согласилась мать, когда гости восхитились подковой. – Но взгляните на это!" И она с гордостью показала чудовищные изделия ручной работы, изготовленные и подаренные ей детьми: вышитое саше от Мэри, булавочницу с торчащими отовсюду булавками от Ольги и странного вида изображение корабля, очень старательно вырисованное Мики цветными мелками.

Вслед за тем она с любовью продемонстрировала подарки Наны, Доктора и фройляйн Шелл: вазу из старинного английского фарфора, принадлежавшую когда-то прабабушке Наны; вырезанную из дерева Мадонну, привезённую из самого Нюрнберга; и старинный фолиант по астрологии, красочно проиллюстрированный и переплетённый в белый пергамент, – естественно, от Доки.

Но вскоре Малышку унесли в детскую, где Нана, сняв с героини дня крестильные наряды, положила её обратно в маленькую бело-голубую кроватку. Затем один за другим гости разъехались, дети убежали играть, мать удалилась в свою комнату, в большой гостиной погасили свет, и День Крещения Малышки подошёл к концу, как раз в тот самый час, когда она родилась.

Интерлюдия

Жизнь новорождённого младенца может показаться довольно скучной и однообразной тем, кто прошёл этот период и начал заниматься другими делами, а не только спать большую часть времени, пить тёплое молоко и лежать всю ночь и почти весь день в постели без каких-либо явных переживаний и развлечений, кроме тех, что связаны с добрыми великанами, которые внезапно склоняются над кроваткой, издавая странные, ничего не значащие звуки,

и используют свои большие руки (часто очень неуклюже и неумело), чтобы поднять, или помыть, или перепеленать беспомощное маленькое тельце. Очевидно, что такое существование вряд ли представляется интересным, но лишь потому, что мы забываем, насколько оно на самом деле захватывающе, забываем, что малыш, который, на первый взгляд, просто спит, ест и немного гугукает, в действительности ведёт собственную, совершенно неповторимую жизнь – жизнь, полную снов, видений и таинственных воспоминаний о других мирах. Свет дня и тьма ночи, мягкость кроватки, тепло молока, голоса и руки добрых великанов, наличие или отсутствие боли – все эти ощущения, вместе взятые, составляют "внешний мир" ребёнка, не имеющий ничего общего с его "внутренним миром", где в течение первых месяцев своего бренного бытия он пребывает в нескончаемом сне, словно сотканном из паутины, населённом сказочными, прекрасными и невесомыми существами и наполненном самой чудесной музыкой. Той гармонией, которую люди мечтательно называют "музыкой сфер", не понимая до конца, что это. Ведь, познав её очень давно, многие со временем забывают, а те, кто, казалось бы, ещё помнят, по какой-то таинственной причине не могут уловить и сохранить, записав на бумаге. Бывает, что она внезапно возникает в жизни человека, но только на несколько кратких мгновений, а затем снова растворяется в вечности, промелькнув в сознании, как след падающей звезды.

Только новорождённые постоянно слышат эту музыку, пока им снятся их прекрасные сны, но по мере того как проходят месяцы и дети растут, музыка начинает стихать и уходить вместе со снами в край "Великого Неизвестного" – неизвестного, потому что преданного забвению.

Ночь и день

Прошло два года со дня крещения, и Малышка по имени Ирина стояла теперь в деревянной манеж-кроватке, занявшей место колыбели. Она цепко держалась за перекладину с закреплённой на ней плотной мягкой сетью, натянутой вокруг всей кроватки и предохранявшей от падения, и широко открытыми глазами (которые Нана, находившаяся в соседней комнате, считала плотно закрытыми во сне) смотрела на свет лампады.

Золотое одеяние Девы Марии мягко блестело в тёплом отсвете крошечного красноватого пламени, а её большие чёрные глаза пристально и неподвижно взирали на маленькую фигурку в манеже. Казалось, что по тёмным углам комнаты и вдоль стен притаились странные существа, но Малышка нисколько не боялась, точно зная, что это на самом деле. Там, у противоположной стены, стояли три игрушечных домика: Большой Кукольный Дом с задёрнутыми на ночь занавесками; Лавка Зеленщика, заполненная деревянными овощами, вырезанными и раскрашенными столь искусно, что люди принимали их за настоящие (но в тот час их не было видно за плотно закрытыми до утра ставнями); и миниатюрная Аптека с полками, заставленными всевозможными бутылочками и коробочками причудливой формы, тоже невидимыми, так как Нана накрыла их, дабы уберечь от пыли, кисейным платком. Все три дома были примерно одинаковой высоты, поэтому Малышка могла войти туда и выпрямиться, не боясь удариться головой, а только слегка касаясь потолка локонами на макушке.

Около Аптеки дремал механический медведь. В тот вечер он смертельно устал, так как Малышка заводила его по меньшей мере сто раз за день, принуждая снова и снова петь, танцевать и размахивать очками, пока он не начал скрипеть и почти не сломался от изнеможения. Бок о бок с ним спала его подруга, серая в яблоках лошадка-качалка, мягко покачивавшаяся во сне всякий раз, когда кто-то проходил по коридору рядом, заставляя пол слегка дрожать. Затем шли дикие звери в своём зоопарке – совершенно новая игрушка, прибывшая утром того же дня из Германии.

Животные, куклы, домики – всё мирно спало в мягком красном свете лампады, и постепенно Малышку тоже стало смаривать. Вначале Мадонна, прежде строгая, вдруг нежно улыбнулась, точно так же, как улыбалась мать, приходя пожелать спокойной ночи; вслед за этим замерцала лампада, заставив задрожать веки Малышки; и наконец, когда она, отпустив перекладину, села посреди манежа, ей почудился голос старой Наны, нашёптывающий ежевечернее:

"Марк и Матфей, Иоанн и Лука,

Благословите кроватку для сна …