Миры Филипа Фармера. Т. 22. Пир потаенный. Повелитель деревьев

В двадцать второй том собрания сочинений Филипа Фармера вошли два романа, представляющие собой IX и X книги «Мемуаров лорда Грандрита» — «Пир потаенный» (1969) и «Повелитель деревьев» (1970).

Любители

творчества этого своеобразного фантаста не могут не обратить внимания на то, какое место занимают в нем образы, заимствованные из масс-культуры. И, несомненно, из них всех наиболее часто встречается в книгах Филипа Фармера образ Тарзана, владыки джунглей, — от «Владыки Тигра» до «Интервью с лордом Грейстоком». А в многотомном цикле «Уолд-Ньютон» писатель связывает воедино генеалогии и биографии всех своих любимых героев — от Тарзана до Шерлока Холмса и профессора Челленджера, — оказывающихся одним большим семейством.

«Мемуары лорда Грандрита» относятся к этому же направлению. В главных героях трилогии — лорде Грандрите и Доке Калибане — отчетливо проглядывают Тарзан-лорд Грейсток и Док Сэвидж, еще один популярный в Америке персонаж масс-культуры, рожденный фантазией Лестера Дента, автора почти сотни романов о приключениях этого супергероя. Да и рассеянные упоминания о «моем биографе», в котором явно угадывается Берроуз, якобы исказивший и перевравший в угоду публике истинную историю Тарзана, помогают раскрыть «секрет Полишинеля».

Судьба сводит героев вместе, сначала как противников — потому что оба наделенных даром бессмертия героя претендуют на вакантное место в Совете Девяти, тайных правителей человечества, с каменного века ревниво оберегающих секрет эликсира молодости. А потом — как союзников, потому что план Девяти стравить героев друг с другом завершается провалом, и остается одно — убить тех, кто осмелился посягнуть на власть незримых манипуляторов, совершающих в глубине африканских джунглей омерзительные и страшные ритуалы.

Откровенность, с которой Фармер описывает похождения лорда Грандрита (не только эротические, хотя «Пир потаенный» может сойти за справочник по сексопатологии), может шокировать непривычного читателя. Но, как метко замечает другой известный писатель и большой поклонник творчества Филипа Фармера Теодор Старджон, супергерои обычно не имеют сексуальной жизни. Настала пора приоткрыть завесу. И если вам не понравится то, что вы увидите, — помните, что жизнь не похожа на романы о Тарзане. Жизнь сурова и безжалостна… как джунгли.

Вы знаете, кто они?

Со времен Гомера и Беовульфа, и даже еще до них, рассказчики всегда умели выбрать героическую фигуру. Но, работая со своими слушателями или читателями, они неизменно убеждались, что одного рассказа обычно недостаточно, чтобы подробно описать все его (героя) приключения. Так родились саги. Рассказы гомеровского цикла редко сравнивают с эпизодами какого-нибудь приключения, представленными в картинках и выходящими серийно, типа «Gasoline Alley», что весьма прискорбно. Когда-то люди выстраивались в очереди, ожидая появления еженедельника, в котором должна была появиться публикация новой главы очередного романа Чарльза Диккенса. Ма и Па Кетл имели тысячи поклонников; успех многочисленных телевизионных сериалов базируется на том же принципе.

Секрет успеха каждой из таких саг зависит от того, в какой мере она отражает жизнь самой публики, настоящую жизнь, повседневность, со всеми ее особенностями. Они могут привлекать или своим гармоничным совпадением, или контрастом: интрига вращается либо вокруг тщательно воспроизведенных повседневных событий, как, например, в историях о Ланни Бад и в «Саге о Форсайтах», либо вокруг необычайных, экзотических событий, как в знаменитой трилогии Дж. Р. Р. Толкина «Властители колец» (Диккенс, этот веселый гений, с одинаковым успехом использовал оба эти метода). Истории, в которых в ход обычных событий вдруг вмешивается сверхъестественное, всегда привлекают к себе повышенный интерес; отсюда вся привлекательность и магия Гомера. Приключения Бэтмэна в Готэм-сити также исходят из этой традиции.

Что возвращает нас, конечно, к удивительным (хотелось бы, чтобы это слово не было затаскано до такой степени, чтобы потерять свое истинное значение; они на самом деле удивительны и останутся такими навсегда) героям pulp magazines, этих старых дешевых изданий, в которых публиковались нескончаемые повести, заполненные приключениями отважных бретеров или колдунов. Мне искренне жаль тех несчастных, которые ни разу не испытали на себе лукавое очарование Северо-западного Смита, Хаука Корса, Тарзана, Джона Картера, Дока Сэвиджа, Конана-завоевателя и других доблестных рыцарей.

Но все, почти без исключения, эти эпопеи двух минувших веков вдруг стали жертвами упрямого замалчивания, чего я никак не могу себе объяснить. Чтобы лучше стало понятно, что я имею в виду, мне необходимо будет сделать небольшое отступление, чтобы рассказать вам об одном марсианине, который следует за мной повсюду.

Я никогда не видел его совершенно отчетливо, следовательно, мне будет довольно трудно его описать. В конце концов его внешность имеет гораздо меньшее значение, чем то, что он делает: он задает мне вопросы. Если я не отвечаю, или отвечаю невпопад, с его стороны не следует никаких санкций; просто вопрос продолжает терзать меня. Мой марсианин никогда не беседует со мной подолгу; сама его манера ставить вопрос подсказывает мне, быть может (а может, и нет), то, что он сам считает правильным ответом. Я никогда в этом окончательно не уверен. Во всяком случае, он не перестает задавать мне вопросы, которые никому другому даже не пришли бы в голову; вопросы о самых заурядных вещах и общепринятых идеях.

Как может случиться, чтобы я мог пробежать пять километров по оживленному бульвару, выкрикивая при этом самые грязные непристойности, или, избивая женщину, не вызвать при этом ни малейшей реакции со стороны окружающих, в то время как (и я в этом абсолютно уверен) стоит мне появиться на улице, имея в качестве одежды лишь ленту из голубого шелка, небрежно завязанную на левом запястье, и с павлиньим пером в другой руке — пусть даже моя манера держать себя известна как самая экстравагантная, — как меня тут же загребут в участок, не дав пройти b сотни метров? Почему, в то время как все моторы, которыми мы пользуемся, перегреваются, ни у кого не возникнет даже мысли придумать что-нибудь этакое, снабженное встроенной автоматической системой охлаждения? Почему общество, которое так заботится о жизни и сохранности еще не родившегося плода, отправляет его затем через семнадцать лет черт знает куда, чтобы ему продырявили шкуру? Как назвать то, когда Главное санитарное управление какого-то большого современного города обнаруживает эпидемию и создает планы по мерам оповещения и пропаганды среди населения, чтобы предупредить бедствие, и в это время оказывается, что субсидии на это урезаны наполовину? (В данном случае речь идет об эпидемии венерических заболеваний, но это не отвечает на вопрос, не так ли?) Мой марсианин всегда неисчерпаем в своих вопросах, и очень часто мне остается лишь покачать головой и сказать: «Видишь ли, дорогой мой друг, это… ну…»

Так вот, среди подобных вопросов находится и следующий: «Почему ваши сверхлюди, ваши СУПЕРМЕНЫ, все эти бесшабашные рубахи и защитники Добра так редко обладают личной сексуальной жизнью; попросту говоря, почему они лишены секса?» Я не знаю, есть ли у Филипа Хосе Фармера личный марсианин, но, во всяком случае, книга его отвечает на этот вопрос. Причем весело, отважно и дерзко. Да, все герои обладают полом, и, думаю, они могли бы не согласиться с ошибками и искажениями их цензоров-биографов. Разве не естественно, вырастая среди обезьян, питаться как обезьяны и иметь сексуальные наклонности как у обезьян, не думая, естественно, при этом, что нарушаешь какое-то табу. Это никогда еще не мешало никому быть сверхчеловеком.