Миры Филипа Фармера. Т. 22. Пир потаенный. Повелитель деревьев
Шрифт:
Я терпеливо ждал. Наконец Калибан высунул голову в прорезь своей палатки, собираясь что-то сказать своим спутникам.
Не теряя больше времени, я рубанул лезвием ножа по веревке. Послышалось «бз-зз!», сопровождаемое звуком лопнувшей веревки, потом сразу другое «бз-з!» более низкого тембра, чем первое, и наконец шуршащий стонущий звук стремительно распрямляющегося дерева, с силой швырнувшего в воздух алюминиевую клетку. Полетом ее больше руководили случай и удача, чем мой прицел, но тем не менее результат превзошел все мои ожидания.
Медленно и величественно вращаясь в воздухе, клетка падала точно на палатку Калибана. Док выскочил из нее, будто бронзовое ядро старинной пушки. Оба старика вскочили на ноги, стаканы полетели в стороны, сигара и сигарета выпали из изумленно раскрытых ртов. Они оглядывались вокруг себя в поисках источника шума. Черные брызнули в разные стороны. Часть их бросилась к палатке Калибана.
Док, продолжая бежать, уже углубился в чащу. Он, естественно, искал меня. Негры, спрятавшись за деревьями или в кустарнике, испуганно пялились на то, что еще минуту назад было роскошной палаткой Калибана.
Симмонс топтался и подпрыгивал на месте, хлопая себя по бедрам руками, ну впрямь вылитый шимпанзе, только очень разъяренный.
— Ах, Боже мой! Боже мой! Я обоссался! Я нассал в собственные брюки! Я так пересрал, что даже обоссался! — продолжал орать он как заведенный, не переставая скакать на одной и трясти другой ногой, будто исполняя замысловатые па чечетки.
Риверс катался по земле, заходясь в пароксизмах гомерического хохота.
Я было подумал тут же устроить Доку небольшую засаду, чтобы разом покончить с этим делом, но потом передумал, зная, что мы стремимся с ним к одной и той же цели, а значит, нам еще суждено будет встретиться. Мне интересно было бы знать, будет ли он и дальше дразнить и преследовать меня. Раз Док думал, что это занятие — лакомство для него, я хотел, чтобы он понял, что рискует на этом сломать себе все зубы.
Глава 11
Рассвет был угрюмым и мрачным, как старый лев, мечтающий о свежем мясе. Но очень скоро лев обрел весь свой блеск и огласил саванну золотистым рычанием. На долины хлынуло золото его сверкающей гривы, и день начался, знойный и усыпляющий.
В течение следующего часа, последовавшего за восходом солнца, я все еще трусил рысцой по саванне. Таким аллюром я пробежал всю ночь и утро и теперь думал только о том, где бы найти укромное местечко и отдохнуть там до полудня. Горы, проступающие сквозь фиолетовую дымку, казались уже гораздо ближе, чем накануне. До них оставалось не более пятидесяти километров. Если бежать не останавливаясь, я мог бы добраться до них еще до наступления сумерек или даже взобраться до половины на первую из них.
Я продолжал бежать и вскоре оказался менее чем в километре от одной из деревень племени китази. Деревня представляла собой кучку хижин числом около тридцати, построенных из плетеных решеток, обмазанных глиной, покрытых круглыми остроконечными крышами, сделанными из соломы. Китази относились к пастушеским племенам. Главным их лакомством была свежая кровь скота, и они предпочитали полигамию всем остальным видам брака. Их нельзя было отнести к чистокровным неграм. Когда-то, очень давно, их предки, кочуя по саванне, смешали свои гены с генами более светлокожих племен, живущих на севере континента. Когда я впервые встретился с ними в 1920 году, все они носили жесткие набедренные повязки из луба, топорщащиеся по бокам, что придавало им вид бумажных корабликов, которые школьники так любят делать из газет. В старые времена китази убивали своих королей, как только в шевелюре тех появлялись первые серебряные нити.
Англичане заставили их отказаться от этого варварского обычая, и короли стали умирать «в связи с несчастным случаем». Пока не наступило время, когда какой-то фермер не догадался подарить королю краску для волос. С тех пор их короли стали доживать до преклонных лет и умирать вполне естественной смертью.
Был период в истории Африки, когда китази представляли собой весьма грозную силу. Они воевали с масаями, ажикуйюс и бандили. В результате всех этих войн из двадцати тысяч воинов осталось не более одной, которые проживали теперь в шести небольших деревнях вместо тридцати, которыми они когда-то владели. В последующие годы нашего знакомства мы не стали большими друзьями. Более того, если кто и ненавидел меня по-настоящему, так это они. Правда, у них были на то причины. Те, что выезжали сейчас из деревни, сбившись в кузове старенького грузовика, должно быть, были предупреждены о моем приближении каким-нибудь их наблюдателем, снабженным портативной рацией. Я был уверен, что они отправляются на мои розыски. Грузовичок двигался в юго-восточном направлении. Я шел на юго-запад. Нас разделяло каких-нибудь полтора километра. Тут китази заметили меня: грузовичок развернулся и направился прямо в мою сторону. Я побежал к группе гигантских акаций, стоящих в восьмистах метрах от меня, и укрылся за стволом одной из них. В пронзительном визге тормозов грузовичок остановился, не доезжая метров ста до деревьев.
Их было девять человек: трое в кабине, остальные в кузове. Едва машина остановилась, все попрыгали на землю. У троих были ружья, в которых, как мне показалось, я узнал винтовки Эндфилда, конца прошлого столетия. Но на таком расстоянии я мог и ошибиться. Четвертый держал в руках тяжелое копье и мачете в кожаных ножнах. Еще двое были вооружены луками, а за плечами виднелись колчаны, полные стрел. У седьмого, самого молодого из них, в руке был пистолет, а два последних потрясали в воздухе топорами с большими блестящими лезвиями.
После короткого совещания они развернулись в полукруг, вогнутой стороной ко мне. Люди, вооруженные винтовками, заняли позицию в центре и по обоим краям дуги. Двое с луками встали по бокам от центрального. Копье, топоры и пистолет разместились через равные промежутки от центра к краям этой дуги. После чего они медленно стали приближаться, подбадривая себя громкими криками и угрозами в мой адрес.
Они были осторожны, оставаясь в неуверенности, есть ли у меня пистолет или нет. То, что у меня нет ружья, они знали точно. Китази сделали большую ошибку, выбрав такую тактику. У них было бы гораздо больше шансов, если бы они вплотную подскочили ко мне на своем грузовике, развернулись боком и одновременно засыпали бы меня градом пуль. Лишь после этого им стоило спускаться на землю и приближаться ко мне пешком. Мне удалось бы, быть может, убить нескольких из них, но у других осталось бы гораздо больше шансов прикончить меня, при условии, конечно, что они не струсили бы в последнюю минуту.
Китази предпочли осторожность. Вероятно, причиной тому была моя репутация в здешних местах. Подойдя на расстояние в двадцать метров, они остановились. Я не двигался, оставаясь за стволом дерева. Двое, вооруженных винтовками, стали огибать меня по дуге, собираясь зайти в тыл. Я продолжал ждать. Я был гол, и все мое вооружение заключалось в старом ноже с настолько истончившимся лезвием, что он потерял свою былую балансировку и не мог быть использован для метания. Мне оставалось рассчитывать только на мою быстроту, хотя сейчас я был не в лучшей форме, пробежав такое расстояние за ночь, без еды и почти без воды.
Я поискал среди камней, лежащих у меня под ногами. Два своим размером и весом вполне подходили для метания. Тогда я взял нож в зубы и поднял по камню в каждой руке. Стрелки, зашедшие к тому времени сбоку от меня, видели, что я делаю, и криками предупредили своих товарищей. После этого они подняли винтовки и началась пальба.
Одна из пуль впилась в дерево рядом с моей головой. Я выскочил из укрытия, быстрый, словно молния, и бросился бежать по направлению, перпендикулярному тому, по которому приближался ко мне центр их дуги. В игру немедленно вступил стрелок, идущий в центре, а за ним и лучники спустили свои тетивы. Пули и стрелы засвистели вокруг меня, но ни одна не попала в цель. В ту секунду когда стрелы взмыли в воздух, я резко сменил направление бега. Второй залп лучников также миновал меня.