Миры и судьбы. Книга четвёртая
Шрифт:
– Здравствуй Региночка. Вот, решила приехать, навестить тебя. Познакомься, это твой брат, Давид. Дома мы его зовем Дато.
– Здравствуй Дато.
Александра засуетилась, переводя взгляд с одного на другого:
– Региночка, что же ты замерла у порога? Ты у себя дома. Проходи, сейчас чаю попьем.
Регина не сдвинулась с места:
– Подождем.
Наконец-то из маленькой прихожей послышался звук открывающейся двери и в комнату вошел Сергей.
Регина обернулась к нему:
– Сережа, познакомься,
– Знакомьтесь, это Сергей.
Дато удивленно смотрел на мужчину, который только что вошел и которого, похоже, ждала Регина, не желая без него даже входить в дом.
Мужчина, если и не годился его сестре в отцы, то был явно намного ее старше. Брови юноши влетели вверх. На лице застыло недоумение:
– Сергей?
Глаза Регины стали прозрачными и холодными, как паковый лёд. В них вспыхнула жесткость и злость:
– Для тебя, Дато, Сергей Владимирович, если тебе так будет угодно. У кого-то есть еще какие-то вопросы по этому поводу?
Ответом было общее молчание. Регина усмехнулась:
– Значит, вопросов нет. И это хорошо. Проходи Сережа, я сейчас чайник поставлю, очень пить хочется, – девушка вышла в кухоньку, а все свидетели и участники разыгравшейся сцены продолжали, молча, смотреть друг на друга.
Александра засуетилась, доставая чашки и блюдца. Дато взял со стола сигареты. Сергей достал папиросы. Мужчины переглянулись и вышли на перекур.
Ванда в оцепенении сидела за столом.
Таким тоном, не терпящим возражений, такими фразами, вежливыми и отточенными, но бьющими по самолюбию и ставящего того, к кому были обращены, на отведенное ему место, когда-то, очень давно, ее мать разговаривала с нерадивыми арендаторами.
Ванда была ребенком, когда та, светлая и беззаботная жизнь, закончилась в один момент, но из глубины памяти, из самого подсознания, возник образ Ольги, спорить с которой не решался даже Людвиг, ее муж.
Но откуда все это в девушке, выросшей и воспитывавшейся в совершенно других условиях?
Ванда вздохнула и улыбнулась: Порода!
Чай заварен и разлит по чашкам. Мужчины вернулись с перекура. В глазах Дато – чувство вины за неловкое поведение. На лице Сергея – улыбка. Регина сосредоточенно и настороженно смотрит на Ванду: чего ждать от этой гостьи? С чем она пожаловала?
Вскоре Регине было рассказано, что старшие женщины уже определили родство и его приняли, что Ванда приезжала к Анне, чтобы попрощаться, потому как неизлечимо больна. Что разговор, ради которого была затеяна эта поездка, у Анны с Вандой так и не состоялся.
Не зная с чего начать, как много известно спутнику Регины о жизни и семье девушки. Ванда снова вопросительно взглянула на нее. И
– Ну что ж, значит так тому и быть, – и Ванда начала свой рассказ.
Она рассказывала о детстве Лёнечки.
О том, как она вышла замуж и уехала в Грузию.
О том, как узнала из писем матери, что Лёнечка женился.
О рождении Анны.
О том, что мать Анны после войны не вернулась в СССР, а уехала во Францию со своим любимым, с которым познакомилась в плену.
О том, что Леонтий не захотел отдать Анну матери.
О том, как уже после смерти Леонтия, Нина приехала в страну, надеясь найти и забрать дочь.
О том, что брызжущий злобой на всех, Иван, дядя Анны, сделал все, что бы женщина так и не встретилась с дочерью.
О том, как Ванда пыталась отговорить Анну от поездки к дяде, дав почитать письма, в которых тот издевался над Ниной и называл ее "буржуйской подстилкой".
О том, как Анна уехала из Грузии.
О том, как все тот же Иван, совсем недавно, буквально несколько лет тому, прислал Ванде письмо с адресом Нины.
Ванда хранила эти пожелтевшие листки бумаги в ветхом, почти рассыпающемся конверте. Она все надеялась, что рано или поздно Анна захочет найти мать. Но Анна не вспоминала о матери, и письмо продолжало лежать в книге, засунутой на верхнюю полку секретера.
Регина знала и помнила почти все.
И обо всем рассказала Сергею в ту ночь, когда вернулась из Рабочего Города.
Но девушка не перебивала Ванду, впитывала каждое слово и изредка посматривала на Сергея, словно желая понять, как он относится ко всем этим откровениям, которые только подтверждают ее слова.
Ванда умолкла, закончив свой рассказ, и вопросительно смотрела на Регину.
Девушка крутила в пальцах уже дано опустевшую чашку:
– Ну чего же Вы хотите от меня, тётя Ванда? Чтобы я убедила Анну начать поиски матери? – Ванда недовольно поморщилась, услышав, что Регина назвала свою мать по имени:– Так это не в моих силах, да и честно говоря, особого желания у меня нет.
– Ну что ты, Регина, я вовсе не это имела в виду.
– А что тогда?
– Может, ты захочешь найти бабушку, познакомиться с ней.
– Я подумаю об этом, но пока я не готова искать новых родственников.
Ванда снова вздохнула:
– Ну что ж, тебе решать и тебе жить.
– Вот именно, мне, – Регина снова насупилась.
– А почему ты маму Анной называешь?– в глазах Ванды сверкнуло любопытство.
– Не называла… раньше… а в последнюю нашу встречу подумала, что нет и никогда у меня не было мамы. Была и есть женщина, которая меня родила, родительница, и это все. Так что не осуждайте меня, тётя Ванда. Это не моя вина, а моя беда. Думаю, Вы понимаете, о чем я.