Миры Империума
Шрифт:
Полузнакомые строения текли, постепенно сжимаясь или расширяясь, обрастая новыми элементами. Дверные проемы росли, уменьшались и исчезали. Красные гранитные блоки покрывала рябь, и они темнели, мало-помалу превращаясь в серые полированные плиты. Едва читаемая вывеска в окне ближайшего магазина извивалась, преобразовывалась, заглавные латинские буквы искажались, напоминая то кириллицу, то санскрит, а после снова и снова менялись, чтобы смешаться в переплетение бессмысленных символов. Я видел, как, толпясь вокруг более старых зданий, зарождаются сараи и лачуги, мощно разрастаясь в безликие, отталкивающие громады, уходящие ввысь за пределы видимости. Балконы возникали на месте оконных карнизов, перетекая в большие консольные террасы, и сливались между собой, заслоняя небо, а затем, в свою очередь, отступали, открывая новые фасады. Мрачные ребристые колонны, устремленные на тысячу футов в неизменное небо и связанные узкими мостами, смещались, извиваясь, будто пальцы неврастеника, расширялись, раскидываясь бескрайней сетью, паутиной опутывая шпили, изламывались и отступали, оставляя там и тут только темную полосу виадуков, переброшенных теперь между массивными приземистыми башнями, словно цепь, сковавшая плененных чудищ. В одно застывшее, вечное мгновение угнанный челнок мчал меня сквозь линии альтернативной вероятности к своей неизвестной цели.
Сидя в кресле оператора, я зачарованно наблюдал за изменениями окружающей вселенной. Потом с удивлением обнаружил, что клюю носом, и ощутил боль в уставших глазах. Ну конечно! Когда мне последний раз довелось нормально поесть? А поспать? Сколько часов прошло? Наскоро обшарив отсек, я обнаружил грубо сотканную накидку, от которой разило жуткой смесью из запахов мужской раздевалки с ароматом хлева. Усталость помогла взять верх над брезгливостью. Я расстелил добычу на крохотном пространстве между сиденьем и силовым отсеком, свернулся калачиком и позволил ошеломляющему бессилию захлестнуть меня с головой...
...затем резко проснулся. Ровное урчание двигателя, сменив тон, упало до басовитого гудения. Судя по стрелкам на циферблате, я пробыл в пути чуть меньше трех с половиной часов. Однако какой бы короткой по имперским стандартам ни казалась поездка, уродливый, фантастически эффективный челнок занес меня на территорию, куда нашим разведчикам забираться еще ни разу не доводилось. Я кое-как поднялся на ноги и продрал глаза настолько, чтобы разглядеть экраны.
Меня обступила сцена из горячечного бреда. Странные кривые башни торчали посреди темных пустырей, где вились многочисленные тропинки, протоптанные прямо через горы мусора и столпотворение лавок, между арочных входов без дверей и телег с громадными колесами, нагруженных незнакомыми мне деревянными, металлическими или кожаными штуковинами. С каменных притолок карнизов и пилястров таращились и гримасничали гротескные резные физиономии, похожие на бесов с ацтекских гробниц. Пока я очумело хлопал глазами, пение двигателя, упав до слабого шепота, окончательно стихло. Пейзаж на экранах прекратил свою бесконечную трансформацию и замер, обретя подлинность. Я куда-то прибыл.
К моему немалому удивлению, улица — если, конечно, данный термин подходил к этому тесному, замусоренному проходу — по-прежнему оставалась пустынной, а от всех поверхностей под мертвой, беспросветной чернотой неба исходило знакомое, наводящее ужас гнилушечное свечение.
Без всякого предупреждения меня вдруг согнула пополам волна тошноты. Казалось, пол челнока взметнулся вверх и завертелся волчком. Неведомые силы схватили мое тело, растянули в медную проволоку, продели сквозь раскаленное докрасна игольное ушко и смяли в ком, подобно металлопрессу, лепящему кубики из отслуживших свой срок автомобилей. До меня донесся странный свист. Я не сразу сообразил, что сам являюсь его источником — легкие, в попытке исторгнуть вопль агонии, тщетно пытались вобрать в себя воздух...
Давление исчезло столь же внезапно, как и появилось. Я лежал на спине, разметав руки по жестком полу. Дыхание вернулось к норме, тело остаюсь прежним, глаза следили за огоньками, что гасли, мигая, на пульте управления. Острая, ободряющая боль вспыхнула в честно разбитой коленке, а сквозь дырку в ткани проступило темное пятнышко крови. С кряхтением поднявшись на ноги, я перевел взгляд на экран.
Двухфутовый прямоугольник обзорной панели теперь показывал толпу, заполнившую узкую улицу, пустынную всего секунду назад. Столбы солнечного света, устремляясь сквозь сумрачные проемы между башнями, порождали замысловатую игру ярких бликов с пятнами тени в водовороте приземистых, неуклюжего вида, длинноруких существ.
За спиной у меня раздался металлический скрежет. Я резко обернулся. Створки входного люка, подскочив, распахнулись, челнок вздрогнул, накренился, и передо мной предстало клыкастое чудовище с бугристой лысой башкой, широким, тонкогубым, лишенным подбородка лицом и громадными, необычного вида ушами. Массивное, лишенное даже намека на изящество тело перехватывали многочисленные ремни с застежками, а на всех конечностях побрякивали браслеты, такие же уместные, как блондинистая шкура этой гориллы.
Мышцы правого запястья напряглись, готовые выбросить в ладонь жук-пистолет. Я заставил себя расслабиться, позволив рукам повиснуть вдоль тела. Мне не составляло труда убить этого парня. Этого и любого, кто войдет внутрь челнока. Но здесь на карту было поставлено нечто большее, нежели моя личная безопасность. Всего несколько секунд назад я видел чудо превращения пустынной улицы в кишащий народом базар, до краев заполненный движением и солнечным светом. Если этим уродливым золотоволосым обезьянам известен секрет такого колдовства, возможно, и мой собственный Стокгольм имеет шанс воскреснуть из мертвых... осталось лишь узнать этот секрет.
— Ладно, большой мальчик,— произнес я вслух.— Я иду с миром.
Тварь, вытянув лапу, плюхнула мне на плечо похожую на ковш экскаватора ладонь и, буквально подняв меня в воздух, швырнула к выходу. Я срикошетил от края люка и вывалился наружу. В ноздри мгновенно ворвался запах брокколи, гниющей посреди морга. По обступившей меня волосатой толпе волной прокатился глухой настороженный рык. Твари прянули в стороны, что-то быстро и невнятно лопоча. Поднявшись на ноги, я стряхнул с пиджака налипший на него базарный мусор. Мой новый знакомый подошел сзади, схватил меня за руку, словно хотел ее оторвать, и сильным толчком отправил вперед. Я поскользнулся на арбузной корке и снова упал, заработав удар по спине и плечам, не уступавший в силе рухнувшему дереву. Я зарычал, исполнившись намерений произнести речь белого бога, предпринял попытку подняться на четвереньки и получил пинок, благодаря которому пропахал лицом кучу какой-то губчатой вонючей гадости. Отплевываясь, я поднялся, и в тот же миг от сокрушительного удара по лицу яркие, как салют Четвертого июля [20] в другом мире, созвездия взорвались у меня над головой.
20
Четвертое июля — День независимости США.
Потом я изредка, для облегчения боли от впившихся в подмышки жестких пальцев, предпринимал вялые попытки перебирать волочащимися ногами. Меня наполовину вели, наполовину тащили двое волосатых верзил. Я то и дело запинался, а они знай расталкивали плечами бормочущую толпу. Зрители, выпучив похожие на голубые мраморные шарики глаза, неохотно убирались с дороги, продолжая таращиться на меня, словно на жертву странной и ужасной болезни.
Волокли меня, кажется, довольно долго. Я даже успел постепенно приспособить сознание к реальности факта личного знакомства с существами, ранее представлявшимися мне исключительно в качестве персонажей из сказок о великанах, троллях и прочих с грохотом ворочающихся в ночи тварях.
Ну как тут усомнишься в подлинности данных индивидуумов? Вот они. Воняют вдвое сильнее, чем можно представить. Толстые, как бананы, пальцы скребут волосатые бока. Громадные желтоватые боевые клыки скалятся в гримасах восторга или отвращения. Нависли надо мной, словно злые гоблины над маленьким мальчиком.
Я, спотыкаясь, брел сквозь пронзительный гвалт и вызывающую слезы вонь к неведомой судьбе, которую тролли уготовили смертным, случайно угодившим к ним в лапы.
Из узкой улочки мы вышли на более широкий, но не более чистый проспект, окаймленный многоярусными прилавками, где восседали на корточках сивогривые торговцы, поглядывая вниз со своих насестов, выкрикивая цены, швыряя покупателям покупки и на лету подхватывая толстые квадратные монеты. Здесь громоздились кучи фруктов, странной формы глиняные горшки всех размеров, закрытые крышками и запечатанные л иловатым дегтем, тускло-коричневатые коврики из грубого волокна, хрупкие на вид изделия из кованого листового металла, сбруи, полосы кожи с массивными бронзовыми пряжками, струны из ярко полированной латуни и медные диски, похожие на конские украшения из курганов Старой Англии.