Миры Пола Андерсона. Т. 11. Торгово-техническая лига

Андерсон Пол Уильям

Кстати сказать, по причинам, уже для тебя понятным, в отряде было и несколько ланнахских женщин. Из чего следует, что гонцам из обоих этих народов пришлось расстаться с некоторыми из своих обветшавших предрассудков. По большому счету, это изменит их историю значительно сильнее, чем знакомство с земными фокусами, вроде обратного перелета через океан за один день. Хочешь не хочешь, а теперь наши посланники становятся в своих культурах подрывными элементами. От них пойдут первые ростки диомедианского интернационализма. Но это пусть уж Лига ликует, мое тут дело телячье.

Проводили мы их и заползли в постели. — Уэйс пожал плечами. — Оставалось только ждать. Через несколько дней становится легче, аппетит вообще пропадает… А

где же остальные? — Он поморщился и раздавил окурок. От табака подташнивало и кружилась голова. — Я уже достаточно окреп, чтобы испытывать скуку. Кой черт, мне нужна компания!

— Если вы уж заговорили об этом, сэр, — начал Бенегал, — насколько я помню, мастер ван Рийн говорил что-то насчет того…

— В пуп и в гроб! — громогласно раскатилось за стенкой.

— …что он навестит вас сегодня.

— Мотай тогда отсюда, — ухмыльнулся Уэйс. — Молод ты еще такое слушать. Сейчас предстоит встреча братьев по крови, товарищей, присягнувших друг другу на верность, и тэ-дэ и тэ-пэ после долгой разлуки.

Он поднялся, чтобы встретить вкатывающегося в комнату ван Рийна, а юноша тихо выскользнул в боковую дверь.

Утративший всю свою юпитерианскую корпулентность, торговец опирался на трость с золотым набалдашником, у него остался всего один подбородок. Однако черные волосы снова завивались маслянистыми локонами, вызывающе торчали игольно-острые кончики нафабренных усов и козлиной бородки, кружевную рубашку и парчовый жилет испещряли уже белые пятна некоего употребляемого через ноздри веселительного порошка, из-под батикового саронга волосатыми тумбами высовывались босые ноги, каждую пятерню украшала, пожалуй, вся годовая продукция алмазной шахты, а на исхудавшей шее болталась серебряная цепь толщиной с якорную.

— Ходишь уже, значит, — прогрохотал торговец, жестикулируя для понятности толстой тируччираппалльской сигарой. Другая рука его надежно сжимала еще более толстый — четырехпалубный — сандвич. — Молоток! Единственный способ поправиться — в рот не брать этот ихний помойный супчик и не слушать всяких разговоров насчет «не перенапрягаться», вроде как этот крюкорукий ветеринар набрался наглости посоветовать мне. — От возмущения его лицо стало похожим на вареную свеклу. — Неужели через его протухшие и заплесневевшие синапсы не может пробраться одна-единственная и совсем простая мысль — во сколь обходится мне каждый час моего здесь торчания? Какие пенки могу я снять, вернувшись домой, до того, как все эти конкурирующие шавки пронюхают, что Николас ван Рийн и на этот раз все-таки не сдох? Вот только сейчас лупил станционного техника по здоровенному мухомору, который заменяет этому типу голову, вколачивал в него, что, если к завтрашнему полудню мой корабль не будет готов к старту, я запрягу в эту таратайку его самого и скомандую, как дохлому мерину — «Но-о!» Так ты тоже возвращаешься с нами на Землю, собственной своей персоной, nie?

Уэйс не ответил. Вслед за ван Рийном в комнате появилась Сандра.

Она передвигалась в кресле-каталке и выглядела такой худенькой и бледной, что сердце Уэйса готово было разорваться. Светлые волосы, морозным облаком рассыпавшиеся по подушке, казались мертвыми, холодными на ощупь. Но в ее глазах жила безмерная зеленая глубина самых теплых, ласковых морей Земли. И она улыбнулась.

— Миледи, — прошептал Уэйс.

— Да, она ведь тоже летит. — Детально изучив вазочку с фруктами, ван Рийн взял яблоко. — Продолжим наше прерванное путешествие. На борту, конечно, будет совсем не так много игр и развлечений… — Он окинул девушку далеко не отеческим взглядом. — Все это мы отложим до возвращения на Землю, в нормальную обстановку, nie?

— Если миледи достаточно окрепла, чтобы перенести полет… — запинаясь, начал Уэйс и сел, ноги его стали как ватные.

— Я поправляюсь. — Голос Сандры оказался таким же бледным,

как лицо. — Тут нужно просто следовать предписанной диете и побольше отдыхать.

— Слушай врачей больше, они тебя вообще в гроб вгонят, — пробормотал ван Рийн, выкидывая огрызок яблока и выбирая себе апельсин.

— Но как же так, — попытался возразить Уэйс. — Мы ведь потеряли при крушении почти всех слуг. У нее будет только…

— Одна-единственная горничная? — Это был не смех, а скорее тень смеха, но звучал он совершенно искренне. — Теперь, значит, я должна забыть все, через что мы прошли, снова относиться к тебе сухо и корректно, так что ли, Эрик? Но ведь это было бы до крайности глупо — после того как мы ходили с тобой на этот хребет, над Салменброком. Или нет?

Сердце Уэйса бешено застучало.

— А ведь Господь Бог умеет, когда захочет, любую непруху превратить в хорошие деньги, — заметил ван Рийн, роняя на пол куски апельсиновой кожуры. — Мне неоткуда знать каждого работника компании, так что иногда многообещающие молодые ребята вроде тебя попадают в такие вот захолустные дыры. Теперь я заберу тебя на Землю и подыщу тебе приличное место.

«Если уж онапомнит то единственное холодное утро у подножия Оборха, — подумал Уэйс, — то уж я, ради самого себя, должен припомнить значительно менее приятные вещи — и сказать их вслух, прямо и откровенно. Время пришло».

Слишком слабый, чтобы подняться на ноги, он поймал взгляд ван Рийна и со сдержанной яростью в голосе произнес:

— Конечно, самый легкий способ вернуть себе самоуважение — купить его. Подкупить меня синекурой, чтобы я позабыл, как Сандра сидела со своей кисточкой в этом темном и промозглом сарае, сидела, пока не начинала валиться на пол от изнеможения, как она отдала нам последнюю свою еду… как сам я прямо из кожи вон лез, выматывал и тело свое, и голову, и все, чтобы вытащить нас из этой ловушки, а заодно еще и выиграть войну… Нет, вы меня не перебивайте. Я понимаю, что вы тоже принимали какое-то участие. Вы дрались во время морского сражения, потому что не было выбора, вам некуда было спрятаться. Вы придумали отличный подленький способ избавиться от главного препятствия к заключению мира. У вас вообще большие способности по этой части. Ну и вносили кое-какие предложения.

Но что это были за предложения? Все сводилось к тому, чтобы сказать мне: «Сделай вот это!», «Построй вон то!». И я делал и строил — с инопланетными помощниками, работая каменными инструментами. И мне приходилось вдобавок все это конструировать! Да ведь любой дурак мог сказать: «Отвезите меня на Луну». А вот для того, чтобы сообразить, как это сделать, нужны были мозги.

Вся ваша роль, все ваше «лидерство» сводилось к тому, что вы разгуливали, чесали языком, играли в кости и в мелкое политиканство, да жрали, как бегемот, — а ведь Сандра тем временем умирала от голода на Дорнахе, — и вы еще приписываете все заслуги себе. А я теперь, значит, отправлюсь на Землю, воссяду в какой-нибудь из ваших контор, вроде как в золоченом свинарнике, буду ковырять в носу и помалкивать, слушая ваше бахвальство. Ведь именно так оно и задумано, верно? Так вот, возьмите вы эту свою синекуру и засуньте ее…

Уэйс заметил взгляд Сандры — серьезный и почему-то сочувственный — и резко встал.

— Все, хватит, — подытожил он.

Пока Уэйс произносил свою филиппику, ван Рийн успел покончить с апельсином и даже с остатками сандвича. Теперь он слегка рыгнул, облизал пальцы, затянулся сигарой и пророкотал — мягко и на удивление дружелюбно.

— Если ты думаешь, что я раздаю синекуры, то ты — большой оптимист. Я предлагаю тебе вполне серьезную работу и по одной-единственной причине — мне кажется, что ты справишься с ней лучше, чем многие земные ребята, у которых голова хрящом проросла. А платить я тебе буду ровно столько, сколько эта работа стоит. И ты у меня на этой работе ноги до задницы сносишь.