Миры Пола Андерсона. Том 19

Андерсон Пол Уильям

А что до детей... Тут радость, доставленная ему прекрасным деньком, покинула его. Больница. Его сердце колотилось, а по ступенькам он поднимался куда медленнее, чем хотел бы.

— Доброе утро, мистер Коффин! — Медицинская сестра, сидев­шая за конторкой, была совсем еще юной. Она говорила с ним почтительно-восторженным тоном, который он до сих пор находил забавным. Это с ним-то — с простым парнем Дэном Коффином, фермером с Низин!

Что ж, надо признаться, он получил известность, еще когда был молод, потому что оказался одним из немногих, кто мог исследо­вать огромные пространства Низин и добывать знания о Рустаме, необходимые всему местному человечеству. Кроме того... да, он попадал в истории, о которых долго еще вспоминали. Но сам он

всегда морщился, когда слушал рассказы о них, и вспоминал старое присловье, что приключения бывают только у тех, кто не отличает­ся большой компетентностью. Правда, он тут же делал скидку на то, что когда весь мир никому не известен, то предусмотреть все фокусы, которые способен выкинуть закон Мерфи¹⁴, просто невоз­можно.

Да и вообще все это было в далеком прошлом. Он поселился в Низинах вблизи озера Мунданс уже тридцать пять лет назад. (Это двадцать земных лет, отозвалось в нем эхо его детства, когда все старожилы старались поддерживать традиции вроде Рождества.) О да, у него там самая крупная в тех местах, да и во всех Низинах тоже, плантация. Его можно назвать зажиточным. Соседи в радиусе трех-четырех сотен километров смотрят на него как на своего лиде­ра и сделали его своим представителем в Верхней Америке. Тем более...

— Доброе утро, мисс Херцкович, — сказал он и поклонился, согласно тому, как было принято в Анкере, где на манеры обраща­лось куда больше внимания, чем у парней из Пограничья. — Хм... я знаю, сейчас еще рано, но у меня вскоре деловое свидание, и я подумал...

В ее глазах появилось выражение жалости, которое наполнило его душу страхом.

— Да-да, разумеется, мистер Коффин. Ваша жена уже просну­лась, вы можете пройти прямо к ней.

Этот взгляд сопровождал его все время, пока он шел по кори­дору — плотный, мускулистый человек в простой дорожной одежде, готовый к тому, чтобы пуститься в путь сегодня же вечером; черты лица грубоватые и обветренные, черные волосы припорошены сединой. Он ощущал этот взгляд не только спи­ной, но и сердцем.

Дверь в палату Евы была открыта. Дэн прикрыл ее за собой. На какое-то время ему показалось, что он онемел. На высоко взбитых подушках солнечные лучи, падавшие в окно, вернули гриве ее волос прежний ярко-рыжий тон, тот самый, который был у нее, когда они впервые познакомились. Она кормила грудью их ребен­ка. На столе стояла ваза с розами. Их принес ей не он; он даже не знал, что в городе есть оранжерея. Должно быть, цветы от медиков. Но это значит...

Ева подняла глаза и взглянула на него. Зелень ее глаз выцвела от усталости и (он тут же понял это) от недавно пролитых слез. По той же причине веснушки на ее курносом лице проступали особенно ярко. И все же она явно поправлялась — быстрее, чем могла бы и женщина куда моложе.

— Дэн... — Он уже давно имел затруднения со слухом. Воздух в Верхней Америке был почти так же разрежен, как воздух Земли. Теперь ему приходилось читать по губам. — Нам не отдают его!

Он сжал кулаки:

— Этого быть не может.

Сейчас она говорила громче, разделяя слова короткими пау­зами.

— Решение окончательное. Они проделали все анализы, какие только можно, и сомнения нет. Если мы возьмем Чарли в Низины, он умрет.

Дэн рухнул на стул, стоявший возле кровати, и потянулся за ее рукой. Она отстранилась. Крепко прижимая ребенка обеими рука­ми, она тупо смотрела в стену прямо перед собой, а потом сказала без всякого выражения:

— Это произошло двенадцать или тринадцать часов назад. Пы­тались связаться с тобой, но не смогли.

– т Да. Я... У меня были дела, неотложные дела.

— У тебя их всегда полно... даже пока я тут.

— О Боже, родная, разве я этого не знаю! — Он слегка коснулся ее плеча. Его рука дрожала. — Но ведь и ты это знаешь, — молил он. — Я же объяснял тебе...

— Да, конечно. — Она повернула к нему лицо с тем решитель­ным видом, который он знал очень хорошо. Она даже попыталась улыбнуться, но из этого ничего не получилось. —

Просто мне было очень одиноко. Мне так не хватало тебя... — Больше сдерживаться она не могла, опустила голову и разрыдалась.

Он вскочил, склонился над ней и неуклюже прижал к груди и ее, и того ребенка, который, по мнению докторов, будет у нее последним.

— Я знаю полдесятка прекрасных семей, где будут счастливы усыновить его, — сказал он. — Именно это одна из причин того, что я был так занят. Надо было подготовиться на всякий случай. Мы сможем навещать его, когда захотим. Это же совсем не то, что смерть, верно? И, конечно, мы усыновим экзогенного ребенка, как только будет такая возможность. Родная, мы же оба знали, что наша удача не будет длиться вечно. Трое собственных детей, зна­ешь ли, прекрасный дар судьбы. Мы должны радоваться этому. Правда должны, девочка.

— Д-д-да, это так... только... маленький Чарли, который сейчас сосет мою грудь... Может, мы сможем переселиться сюда, Дэн?

Он весь напрягся, прежде чем смог ответить серьезно и вдумчиво:

— Нет. Ничего это не даст. И ты это сама знаешь. Мы потеряем все... ради чего мы... и наши остальные дети... работали и наде­ялись. Мы будем тосковать по дому...

...По высоким горам, по рекам, стекающим, сверкая и звеня, с голых скал, по бескрайным лесам — бирюзовым, красно-корич­невым и золотым, которые переходят в еще более бескрайние степи, где пасутся бесчисленные стада дивных животных; по морям, где вздымаются волны, вызванные деятельностью солнца и лун, бросающие вызов человеку, стремящемуся открыть дверь в мир на крошечных парусниках; по небесам, скрытым пологом серебристых облаков, где все внезапно меняется, где сверкают молнии, откуда внезапно обрушиваются чудовищные ливни, по­хожие на реки, бегущие через пороги; по воздуху — плотному и насыщенному запахами почвы, воды и жизни, благодаря чему и жизнь человечества становится богатой и исполненной сил; по дому, который выстроен их руками и из жалкой хижины превра­тился в изящный коттедж; по огородам, садам и огромным по­лям, вспаханным их руками, по озеру, что похоже на море и лежит среди полей, по диким зарослям вокруг него; по друзьям, с которыми они пер>еплелись своими корнями и которые тейерь для них больше чем друзья, а их дочка стала первой любовью мальчика по имени Джошуа Коффин...

— Ты прав, — сказала Ева. — Ничего из этого не получится. Я... я... справлюсь с этим... попозже... А пока поддержи меня, Дэн, дорогой. Будь со мной рядом.

Он отпустил ее и встал:

— Не могу, Ева. Сейчас никак не могу.

Она смотрела на него почти с ужасом.

— Как раз сейчас судьба всей нашей общины зависит от... ну... от меня, — еле выговорил он. — От перемен. Мы — ты и я — обго­варивали это не раз.

— Но... — Она переложила гукающего ребенка, чтобы освобо­дить правую руку, и умоляюще протянула к нему: — Но разве это не может подождать немного? Оно и так ждет уже давно...

— Вот это и есть ответ. Все, ради чего я трудился, решается именно сейчас. Я не имею права мешкать. Сейчас самое выиг­рышное для нас время. Я чувствую это всей кожей. Я не могу позволить... этому человеку остыть. Он тогда сможет увильнуть от соглашения, которое сейчас готов заключить. Я его изучил, поверь мне. В политике всегда так — ты или хватаешься за свой шанс, или...

Политика!

Все то недолгое время, которое у него еще оставалось, Дэн утешал Еву. В конце концов она приняла его прощальный поцелуй и обещание вернуться, как только он освободится от дел, принеся в качестве подарка свою победу и победу своих товарищей. Он не сказал ей, что победа отнюдь не гарантирована. Впрочем, это она знала и сама. Ее ум и воля давно уже стали частью его разума и воли. Сейчас она просто устала, она нуждается в нем, а он за всю жизнь не совершил такого трудного дела, как сейчас, когда покидал ее рыдающей, чтобы выполнить свой проклятый долг.