Миры про запас
Шрифт:
Пружина будущего развала страны всё сильнее и сильнее сжималась, а мы потихоньку выстраивали план сброса со счетов лишних фигур и идей.
В последние месяцы толком и не бывали дома, а всё свободное время тратили на бурные обсуждения текущей повестки. Кухня любимой мансарды на Новом Арбате превратилась в самый настоящий штаб сопротивления.
Однажды даже решили, что действительно близки к цели. Пасьянс из самых влиятельных карт просто обязан был сложится!
Но не учли другого – обычные люди в Союзе почти поголовно позволили себя
Решение приехать в Припять и всё проконтролировать пришло само. Бояться нам было нечего – после одной дурацкой автомобильной аварии я выяснила, сидя прямо на дымящейся груде металла, бывшей когда-то автобусом и похожей нынче на раздавленную консервную банку, что бодро могу регенерировать любые ткани. У Каринского что-то похожее было с самолётом в «парижский» период, но он не любил рассказывать подробности.
Подробности грядущей аварии на довольно примитивной, но по тем временам вполне актуальной Чернобыльской атомной станции нам были отлично известны, и тут нельзя было допустить никаких отклонений, слишком она была важна для будущего планеты.
В гостиницу соваться не стали, слишком много внимания к подобным гостям, а сразу пошли к коменданту общежития, чтобы заселиться в качестве молодой семьи. Жизнерадостный комендант тщательно проверил все бумаги и отвел нас в двухкомнатную квартиру на первом этаже, с шутками-прибаутками рассказывая, как много в этом корпусе хороших ребят и как нам понравится город. На майские обещали хорошую погоду и он был уверен, что мы успеем перезнакомиться со всеми соседями. И просил непременно заходить, если что.
Жаль, что этот милый человек не сможет увидеть, как прекрасна может быть сильно разросшаяся Припять через пару сотен лет – бывала там со школьной экскурсией по истории мирного атома.
Погода на самом деле стояла чудесная и мы прошлись до Чернобыльской станции, стараясь как можно точнее вспомнить всё, что нам может понадобиться.
Когда закончилась очередная смена, мы уже ждали около проходной, незаметно выхватывая в толпе тех, за кем нужно было особенно присмотреть. Странно было видеть их, уставших, спешащих по домам и ещё понятия не имеющих, как важно скоро будет всё то, что они сделают или не сделают.
Вечером мы пошли на речку и ещё долго сидели у воды, обсуждая планы.
– Тань, а тебе не приходило в голову попробовать помешать аварии? – Каринский посмотрел на чистое звёздное небо, а потом на такие спокойные отсюда дома, в окнах которых один за другим гас свет – люди ложились спать.
– Честно говоря, приходило. Но как иначе? Сам знаешь… Мы же решили, что попробуем всё исправить?
– Конечно. Просто я не уверен, что у нас получится. И смысл тогда в чём? Жалко их.
– Давай просто убедимся, что ликвидаторы сделают всё, как надо. По крайней мере, мы можем быть уверены в том, что сюда пришлют тех самых людей.
– Даже этого я сейчас не знаю! – Каринский выглядел непривычно потерянным, изменив своей обычной уверенности.
– А зря. Даром что ли мы перетряхнули всех химиков и атомщиков? Вот увидишь, они приедут и всё будет хорошо. У нас же вышло? Вот и они справятся. Главное – не мешать.
Но ободряющие разговоры помогали слабо, и мы буквально сидели как на иголках до того самого дня, когда было начато испытание четвёртого энергоблока. Кажется, мы даже толком не спали, единственные из всех точно отдающие себе отчёт в том, что произойдёт.
Мы знали, что из-за запрета киевского диспетчера авария случится только в ночь на субботу, но не могли заставить себя отвлечься от постоянной готовности услышать хлопки и увидеть нехороший дым со стороны энергоблока.
Пока не было смысла стоять у них над душой прямо там, в зале управления, так что мы с Каринским неприкаянно топтались неподалёку от станции, время от времени запихивая в себя чай из термоса и наскоро сделанные бутерброды. Ближе к полуночи решили, что пора, хватит уже играть на собственных нервах, и прошли внутрь мимо охраны, усилив эффект невидимости до предела.
Возможно, охранники могли бы потом вспомнить, как им что-то такое показалось, но кто будет всерьёз разбираться в смутном ощущении, что рядом только что промелькнули призраки?
Найти нужный зал труда не составило, и мы тихонько присели на пол прямо за спинами работающих ребят, один из которых был совсем ещё мальчишка. Ждали скорую развязку, но время, как назло, тянулось со скоростью самой медленной улитки.
На наших глазах звенья в цепочке трагических случайностей и ошибок уверенно связывались, а нам оставалось лишь кусать губы и бросать друг другу нервные взгляды, как бы говоря – ты видишь? Ты же знаешь, что это значит?
Пару раз я чуть было не схватила оператора за руку, особенно – когда тот отключил защиту для проведения испытания… Но Каринский видел, что происходит, и жестами отчаянно показывал мне – терпи!
В момент переключения АЗ-5 и последующих взрывов мы могли бы даже и не прятаться – внимание всех людей было приковано в замершим после ощутимых ударов датчикам.
А дальше всё дико завертелось.
Мы бродили, как тени, между пожарных, и даже сходили зачем-то взглянуть на странное яркое свечение сверху, с крыши, заваленной обломками реактора.
Радиация жгла немилосердно, но мы-то мгновенно восстанавливались, а эти первые ликвидаторы-пожарные по незнанию лезли почти в самое пекло и заливали всё водой. Без особой защиты, настолько слабые были тогда понятия об аварийных регламентах, да и не осознал ещё никто, кроме нас, насколько всё серьёзно.
Тяжело было на это смотреть, но мысленно я повторяла себе снова и снова, как мантру, что случившаяся катастрофа научит всю планету держать мирный атом в узде и очень-очень бережно с ним обращаться. Не могу сказать, что сильно легче становилось, но что ещё было делать?