Миры Роджера Желязны. Том 10
Шрифт:
Миштиго находился спиной ко мне. Он ел взглядом колонны и надиктовывал свои первые впечатления.
— Где мы высадимся? — спросил он меня.
— Милей ниже по нашему ходу. Может, я лучше расскажу вам о боадиле?
— Я знаю, что такое боадил. Я говорил вам, что изучал ваш мир.
— Хо-хо… Читать о них — это одно, а…
— Я видел боадилов. На Тайлере их целых четыре, в Саду Земли.
— …а видеть их в водоеме совсем другое…
— С вами и Хасаном мы настоящий плавучий арсенал. Я насчитал на вашем поясе три гранаты, четыре — на его, — многозначительно сообщил мне Миштиго.
— Если боадил навалится сверху, вы не сможете применить гранату — прежде всего из чувства самосохранения. А если он далеко, гранатой вы его не подорвете. Слишком уж они быстры.
Наконец-то он обернулся ко мне:
— Так что же вы применяете?
Я покопался в своей галабее (надетой взамен родной, утраченной) и вытащил оружие, которое старался всегда иметь под рукой, когда ходил этим маршрутом.
Миштиго осмотрел его.
— Как это называется?
— Пистолет механического действия. Стреляет пулями с метацианидом — ударная сила в одну тонну при беглой стрельбе. Не очень прицельно, да это и не нужно. Сделан по образцу автомата двадцатого века под названием «шмайссер».
— Не очень-то послушное оружие. Им можно остановить боадила?
— Если повезет. У меня есть еще парочка в одном из ящиков. Дать?
— Нет, спасибо. — Он помолчал. — Но вы можете поподробнее рассказать мне о боадиле. Я ведь только взглянул на них в тот день, и они в общем-то были на глубине.
— Н-да… Голова — почти как у крокодила, — только больше. Длиной около сорока футов. Могут свернуться в клубок — что-то вроде огромного пляжного мяча, только с зубами. Стремительные — и на земле, и в воде, и еще до черта маленьких лап с обеих сторон…
— Сколько лап? — переспросил он.
— Хм, по правде говоря, никогда не считал. Минуточку. Эй, Джордж, — кликнул я, обернувшись назад, где в тени паруса лежал и подремывал выдающийся главный биолог Земли. — Сколько лап у боадила?
— Чего? — Голова его приподнялась.
— Я спрашиваю: сколько лап у боадила?
Он встал, слегка потянулся и подошел к нам.
— Боадилы… — вслух подумал Джордж, ковыряя пальцем в ухе и пролистывая внутреннюю свою картотеку. — Несомненно принадлежат к классу рептилий, в этом мы можем быть уверены. Но относятся ли они к отряду крокодилов, к собственному подотряду, или же они из отряда чешуйчатых, подотряда ящеров, семейства неоподов — как не вполне серьезно настаивают мои коллеги с Тайлера, — этого мы не знаем. Для меня они своего рода реминисценция фотокопий того, как в предтрехдневные времена художники изображали фитозавров мезозойской эры, естественно, с добавлением численности ног и способности к сокращению мышц. Я же лично настаиваю на отряде крокодилов.
Он прислонился к ограждению борта, и взгляд его вперился вдаль над мерцающей поверхностью воды. Я понял, что он больше ничего не собирается добавить, потому снова спросил:
— Так сколько у него лап?
— Чего? Лап? Никогда не считал их. Однако если нам повезет, то обязательно это сделаем. Тут их великое множество. Тот молодой, что у меня был, долго не протянул.
— Что с ним случилось? — спросил Миштиго.
— Его съел мой мегадонаплат.
— Мегадонаплат?
— Что-то вроде утковидного платипуса с зубами, — пояснил я, — ростом около десяти футов. Только представьте себе. Насколько нам известно, их видели три или четыре раза. Австралийцы. Мы добыли наших по счастливой случайности. Возможно, не выживут как вид — то есть подобно боадилам. Они яйцеродные млекопитающие, и их яйца слишком уж большие для голодного мира, чтобы это позволило данному виду продолжение рода — если это только подлинный вид. Может, они просто отдельная мутация.
— Возможно, — сказал Джордж, кивая с умным видом, — а возможно, и нет.
Миштиго отвернулся, покачивая головой.
Хасан уже частично распаковал своего робота голема, которого назвали Ролем, и мудрил над его регулировкой.
Эллен отказалась наконец от полумакияжа и Лежала под солнцем, загорая всем, чем только можно. Красный Парик и Дос Сантос что-то замышляли на другом конце судна. Та парочка просто так никогда не встречается — свидания у них всегда тайные. Наша фелюга медленно скользила по слепящей водной дорожке, прожигающей себе путь в виду у великих серых колоннад Луксора, и я решил, что время направить ее к берегу и посмотреть, что там нового среди гробниц и разрушенных храмов.
Шесть последующих дней были небогаты событиями, но в чем-то незабываемыми, ужасно деловыми и как бы уродливо-прекрасными — вроде цветка с еще не тронутыми лепестками, но с почерневшей, уже загнившей завязью.
А именно, вот какими…
Миштиго, должно быть, проинтервьюировал чуть ли не каждого каменного барана вдоль четырехмильной Дороги в Карнак. И в ослепительном свете дня, и в сумерках мы топали по руинам, нарушая покой летучих мышей, крыс, змей и насекомых и слушая монотонные комментарии веганца на его монотонном языке. Вечером мы разбивали в песках лагерь, огораживаясь двухсотметровым периметром системы электрооповещения и выставляя двух человек в охрану.
У боадилов кровь холодная, по ночам же было свежо. Так что извне нам почти ничто не угрожало. Огромные лагерные костры горели в эти ночи, освещая нашу территорию, поскольку веганец хотел, чтобы все было как можно примитивней — ради пущей натуральности, догадался я. Наши скиммеры были дальше к югу. Мы прилетели на них к месту, которое я знал, и оставили их там охраннику из Конторы, взяв для путешествия фелюгу, — тем самым мы повторяли путь Царя всех Богов из Карнака в Луксор. Так захотел Миштиго. По ночам Хасан тренировался в метании ассагая [5] , выменянного у большого Нубийца, или, обнажившись по пояс, часами боролся со своим неутомимым големом.
5
Ассагай — турецкое копье с длинным наконечником.
Голем этот был ценным партнером. Хасан запрограммировал его по силе на двух среднестатистических мужчин и ускорил время реакции на пятьдесят процентов. В его «памяти» записаны сотни приемов борьбы, а командный блок теоретически не давал голему убивать или калечить своего противника — все это благодаря набору электрохимических аналогов центростремительных нервов, которые позволяли ему с точностью до унции измерять усилие, необходимое, чтобы сломать кость или порвать сухожилие.
Ролем был ростом пять футов шесть дюймов и весил около двухсотпятидесяти фунтов; сделанный на Бакабе, он был довольно дорогим, цвета теста, с карикатурной внешностью, и его мозги помещались где-то под пупком — если у големов есть таковой, — дабы то, чем он думает, не повредилось от сотрясений при приемах греко-римской борьбы.