Миры Роджера Желязны. Том 11
Шрифт:
— Увертка, увертка, — сказал я, и он уловил мою улыбку и улыбнулся в ответ. Наверное, понять другого можно, только побывав в его шкуре.
— Ты ведь хотел показать мне Гнездо Пса? Любопытно.
— Пойдем, — ответил я, и мы пошли и взобрались на тот холм.
На его вершине мы немного побродили, и я показал Ларри тот камень, сквозь который нас втянуло. Надпись на нем снова превратилась в еле заметные царапины. Он тоже не смог ее разобрать.
— Тем не менее отсюда открывается чудесный вид, — сказал Ларри, осматривая окрестности. — О, вон дом пастора. Интересно, принялись ли у миссис Эндерби те черенки?
Мне представлялась возможность. Наверное, я мог ухватиться за нее прямо сейчас и рассказать ему всю историю, от Сохо до сегодняшнего дня. Но я понял, по крайней мере, что удерживает меня от этого шага. Ларри напоминал мне одного моего давнего знакомого — Рокко. Рокко был крупным, вислоухим охотничьим псом, всегда веселым; радостно прыгая по жизни или завоевывая ее тяжким трудом, он неизменно пребывал в таком прекрасном настроении, что некоторых это раздражало; и еще он был очень целеустремленным. Однажды на улице я окликнул его, и он без колебаний бросился через дорогу, не обращая на окружающую обстановку даже того элементарного внимания, которое свойственно любому щенку. Его переехала повозка. Я кинулся к нему, и будь я проклят, если он не выглядел счастливым при виде меня в те последние минуты. Если бы я не разевал свою пасть, он мог бы оставаться счастливым гораздо дольше. Так вот… Ларри не так глуп, как Рокко, но и он склонен к подобному энтузиазму, который долгое время подавляла стоящая перед ним большая проблема. Сейчас, по-видимому, он почти придумал какой-то способ решить эту проблему, и Великий Детектив в его нынешнем обличье очень его развлекал. Поскольку я не считал, что он может так уж много выдать, то вспомнил Рокко и сказал себе — к черту. Потом.
Мы спустились с холма и пошли обратно, и я выслушивал его рассказы о тропических растениях, о растениях средней полосы, об арктических растениях, о дневных и ночных циклах растений, о лечении травами у многих народов. Когда мы подходили к дому Растова, я заметил нечто, что сперва показалось мне куском веревки, свисающим с ветки дерева и раскачивающимся на ветру. Через секунду я узнал в нем Шипучку, подающего мне сигналы.
Я перешел на левую сторону дороги и ускорил шаги.
— Нюх! Я тебя искал! — крикнул Шипучка. — Он сделал это! Он сделал это!
— Что? — спросил я.
— Покончил с собой. Я нашел его в петле, когда вернулся с кормежки. Я знал, что он в депрессии, я говорил тебе…
— Как давно это случилось?
— Около часа назад. Потом я пополз искать тебя.
— Когда ты ушел из дома?
— Перед рассветом.
— Тогда с ним было все в порядке?
— Да. Он спал. Вчера ночью он пил.
— Ты уверен, что он покончил с собой сам?
— Возле него на столе стояла бутылка.
— Это ничего не значит, учитывая то, как он пил.
Ларри приостановился, увидев, что я завел разговор. Я извинился перед Шипучкой и рассказал Ларри, в чем дело.
— Похоже на то, что ваше предчувствие было верным, — сказал я. — Но я бы не смог это рассчитать.
Затем мне в голову пришла одна мысль.
— Икона… Она все еще там?
— На виду ее нет, — ответил Шипучка. — Но она обычно и не лежит на виду, если только он не достает ее зачем-нибудь.
— Ты проверял там, где он ее хранит?
— Не могу. Для этого нужны руки. У него под кроватью есть одна доска. Она лежит ровно и на вид ничем не отличается от других, но легко вынимается, если поддеть пальцами, у кого они есть. Под ней — пустота. Он хранит икону там, завернутой в красный шелковый платок.
— Я попрошу Ларри поднять доску, — сказал я. — Какая-нибудь из дверей не заперта?
— Не знаю. Тебе придется их проверить. Как правило, он держит их запертыми. Если они заперты, то мое окно приоткрыто, как всегда. Ты можешь поднять раму и забраться в дом этим путем.
Мы направились к дому. Шипучка соскользнул вниз и последовал за нами.
Входная дверь была не заперта. Мы вошли и подождали, пока Шипучка нас догонит.
— Куда идти? — спросил я.
— Прямо, в эту дверь.
Мы так и сделали и вошли в комнату, которую я видел снаружи, когда заглядывал в окно. И Растов висел там, на веревке, привязанной к балке. Всклокоченные черные волосы и борода обрамляли его бледное лицо, черные глаза вылезли из орбит, струйка крови, выбежавшая из левого угла его рта на бороду, засохла и стала похожа на темный шрам. Лицо его было опухшим, пурпурного цвета. Рядом лежал опрокинутый стул.
Мы всего секунду смотрели на его останки, и я вспомнил вчерашнее замечание старого кота. Не об этой ли крови он говорил?
— Где спальня? — спросил я.
— Сзади, за этой дверью, — ответил Шипучка.
— Пошли, Ларри, — сказал я. — Вы нам нужны, чтобы поднять доску.
В спальне царил ужасный беспорядок, повсюду груды пустых бутылок. Постель скомкана, белье пахнет застарелым человеческим потом.
— Под кроватью есть неприбитая доска, — обратился я к Ларри. Потом спросил Шипучку: — Какая именно?
Шипучка заполз под кровать и остановился на третьей доске.
— Вот эта, — сказал он.
— Та, на которую показывает нам Шипучка, — сообщил я Ларри. — Поднимите ее, пожалуйста.
Ларри опустился на колени, протянул руку и ногтями поддел край доски. Она сразу же поддалась, и он осторожно поднял ее.
Шипучка заглянул внутрь. Я заглянул внутрь. Ларри заглянул внутрь.
Красный платок все еще лежал там, но куска дерева размером три на девять дюймов, раскрашенного мрачными красками, там не было.
— Пропала, — прокомментировал Шипучка. — Наверное, она где-то в той комнате, с ним. Наверное, мы ее не заметили.
Ларри положил доску на место, и мы вернулись в комнату, где висел Растов. Мы тщательно искали, но ее, по-видимому, там не было.
— Не думаю, что он покончил с собой, — в конце концов сказал я. — Кто-то одолел его, пока он был пьян или с похмелья, и повесил. Они хотели, чтобы все выглядело так, будто он сам это сделал.
— Он был довольно сильным, — ответил Шипучка. — Но если он опять начал утром пить, то, возможно, не мог как следует защищаться.