Миры Роджера Желязны. Том 12
Шрифт:
Визуальное восприятие снова изменилось, и теперь взору наблюдателя предстал ведущий в глубь Солнца туннель. Черный вал ввинчивался в недра звезды, обнажая ее глубокие темные недра.
И все это Пьеро удавалось разглядеть с помощью крохотного телескопа, снабженного экраном, который забирал девяносто девять и девять десятых процента света и снижал яркость и жар до разумных пределов, тем самым защищая человеческое зрение.
Моску интересовало, возник ли уже протуберанец в области, связывавшей два пятна. По крайней мере, по наблюдениям его предшественников в период активности солнечных пятен так всегда происходило. Под этим углом разглядеть растянувшийся вдоль солнечного диска протуберанец было очень трудно, практически невозможно. В большинстве своем протуберанцы
Безусловно, если бы По осуществлял наблюдение в альфа-водородном спектре, от его глаз не укрылся бы ни один протуберанец. В данном диапазоне оказывалось возможным подсветить перегретые газы дуги, которые подпитывались энергией из текущего по петле магнитного потока. В таком случае на фоне более холодных слоев фотосферы удавалось отчетливо разглядеть протуберанец. Однако возможность поработать на подобной технике была для Пьеро закрыта, поскольку декан Уитерс так и не предоставил ему доступ к телескопам института. На малые телескопы подобные фильтры больше не выпускались, а как их сделать самому, По не знал.
Несмотря на это Моска мог бы побиться об заклад, что между солнечными пятнами обязательно имеется протуберанец, и какой! Возможно, что он даже разорвется в момент наблюдения, и если так, то По может надеяться — но не более того! — засечь маленькую искорку в видимом спектре.
Прильнув к маленькому окуляру и приноровившись к грануляции фотосферы, По скоро обнаружил, что может наблюдать практически за всем, что он мысленно себе представлял. Яркие искры в строке фотографического устройства носились там и сям между пятнами. Черная умбра предстала его взору пульсирующей огненно-красной массой. Моска на время оторвался от наблюдений и перевел взгляд на горы, отчетливо видневшиеся в лучах утреннего солнца.
Он собирался прильнуть к окуляру еще раз, как вдруг случайно бросил взгляд на часы. И не удержался от вскрика, поскольку до начала семинара оставалось всего пять минут. Плохо, если он опоздает, ведь сегодня По выступает в роли преподавателя, а надо еще подготовить ряд технических пособий.
Старинное студенческое правило требовало от аудитории ждать в течение целых пятнадцати минут, если выступать собирался профессор, десять секунд — если лекцию читал доктор, но вовсе ни к чему не обязывало выступление помощника преподавателя, кем, в сущности, и был Моска.
Не удосужившись собрать телескоп, По сбежал вниз, пронесся вихрем через квартиру и стремглав рванулся к выходу. Славу Богу, что терминал уже разогрелся.
По нацепил шлем, подсоединил электроды к панели нейральных контактов, установил экраны на нужном расстоянии от глаз и настроил басовый микрофон. Последними он надел проводящие перчатки и отправился в путь.
Вскоре Моска уже стоял в комнате № 1808, огромной камере с черными стенами и высоким потолком. Лаборатория очень сильно напоминала аппаратную времен, когда фильмы представляли собой игру живых актеров, записанную на целлюлозную пленку. По крайней мере все здесь было установлено так, как он хотел. Однажды у По возникла мысль создать помещение с невидимой чернотой, неестественно раздвинутыми границами и небольшим ускорением, создававшим ощущение свободного падения. Правда, его студенты вряд ли по достоинству оценили такое изобретение, сочтя его слишком странным и слишком реальным. Хотя, возможно, все дело в том, что они сейчас проходят пока лишь стадию развития навыков восприятия и ощущения, тогда как По хотелось использовать на полную мощность все достижения современной техники и искусственного моделирования.
Так, теперь надо подумать о визуальных средствах… Моска вошел в свою директорию в главной сетке архивов института и просмотрел приготовленные заранее файлы. Их он адресовал в комнату № 1808 Центрального корпуса, препроводив записку по линии связи и дублируя голосом.
Вокруг него автоматически появилось первое трех-координатное изображение, огромная масса холодных паров, напоминающая густой смог Лондона девятнадцатого столетия, словно спустившаяся со страниц детективных саг о Шерлоке Холмсе. Подобно туманам из далекого прошлого, туманность, созданная По, свивалась в нейтральных коричнево-серых тонах, там и сям блистая ярко-желтым или кроваво-красным. Ему удалось воссоздать даже запахи: вредоносные испарения серы, напоминающий кровь запах ржавчины, запах торфа, сжигаемого в условиях, далеких от идеальных. Стоя, По практически не ощущал своих ног, поскольку проведенные от компьютера контакты вводили в заблуждение нервную систему, создавая иллюзию отсутствия почвы под ногами, как будто он попал в самый центр медленно закручивающейся газовой туманности.
Еще два ухищрения техники воссоздали картину во всей полноте. Ему удалось направить свет так, что тот падал в аудиторию хаотично и с высокой степенью рассеивания, как будто исходил из многочисленных звездочек за пределами облака. Когда, наконец, в игру вступали вспомогательные файлы, студенты вокруг Моски попадали в кольцо испускающих свечение движущихся сфер, подобных сияющим в тумане фонарям. Вторая хитрость заключалась в том, что в облако Пьеро добавил немного рассеянного песка. Такое жителям старинного Лондона не могло привидеться даже в страшном сне. Время от времени микрочастицы ударяли по шее, щекам, рукам, напоминая ему, а соответственно, и студентам, что извергнутая из звезд последнего поколения созидательная материя отнюдь не была однородной и могла показать зубы.
Пока Моска проверял спецэффекты перед лекцией, в класс потянулись первые слушатели. Студентам совершенно не нужно было стучать в дверь, мяться смущенно на пороге, ожидая разрешения преподавателя войти; нет, они просто появлялись в его поле зрения, едва подключались к сети. Два, три… четыре студента.
Моска — или это был его образ, спроецированный на их шлемы вместе с туманом, — кивнул, пока молодые люди устраивались полукругом, будучи отделенными от преподавателя порожком. Так обозначалось интеллектуальное ристалище: студенты на одной стороне, наставник на другой. В старых классных комнатах этой же цели служили учительский стол или лаборантская. По взглянул на часы, и сеть услужливо предоставила физическому устройству у него на запястье свои собственные точнейшие показания времени. Прошло уже двадцать секунд после начала лекции, но лишь четверо из двадцати студентов материализовались.
— Что стряслось? — осведомился По.
Ребята пожали плечами и недоуменно переглянулись:
— Не знаем, профессор.
Это было и впрямь непонятно, поскольку обычно занятия Моски пользовались популярностью. Студенты ценили его изобретательские старания, направленные на то, чтобы химия и физика образования звезд могли быть прочувствованы в полном смысле слова, и руководству института то и дело приходилось ограничивать количество желавших присутствовать на его семинарах. Его занятия в среду всегда безукоризненно посещались; нашлись даже пятеро нестудентов, которые заплатили за то, чтобы подключиться к сети и вести запись лекций. А теперь… такая грубость.
— Кто-нибудь еще придет? — осведомился с улыбкой По, еще раз сверив время и убедившись, что прошла целая минута. Если это забастовка или бойкот, вызванный рядом его замечаний во время прошлой лекции, то По надеялся, что кто-то наберется смелости и расскажет ему обо всем.
Однако студенты по-прежнему недоумевали. По изучал их лица, стараясь улыбаться и не выказывать недовольства. И тут ему пришло в голову, что все четверо — три девушки и один юноша — жили с ним по соседству. Они всегда физически, то есть непосредственно, посещали лекции в Калтехе. Прочие неявившиеся двадцать восемь жили в других городах и либо связывались с университетом телевизионно, либо осуществляли конференц-связь из институтов в других частях страны. Некоторые из них подсоединялись к сети из-за океана, невзирая на разницу в часовых поясах и языковые отличия.