Миры Роджера Желязны. Том 13
Шрифт:
Когда он останавливался, останавливалось и время. Все замирало.
Не было ни сна, ни полного бодрствования после странных сновидений — о звездах, о крови…
Двери скрипели на кожаных петлях. Масляные лампы трепетали, а затем успокаивались в ровном свечении.
На мэре была ночная рубашка и бесформенная обвисшая шапочка. Он держал лампу в опасной близости у своих белоснежных висков, протирая костяшками пальцев правый глаз.
Незнакомец не спешился. Держа необычный инструмент одной рукой, он пристально посмотрел на дверной проем.
— Кто ты, приходящий в такой час?
— Я прихожу в любой час. Укажи мне дорогу. Я ищу своих соратников.
Мэр посмотрел на зверя под всадником — тот был белее его бороды, белее снега…
— Что это за зверь?
— Это лошадь, это ветер, это прибой, сметающий скалы. Где мои соратники?
— Что у тебя в руке?
— Это меч. Он пожирает плоть и пьет кровь. Он освобождает души и рассекает плоть. Где мои соратники?
— Эти металлические доспехи на тебе, этот шлем?..
— Броня и скрытность, сталь и анонимность — это защита! Где мои соратники?
— Кто они, те, кого ты ищешь, и откуда ты?
— Я проехал невообразимое расстояние. Я держал путь сквозь туманности, образованные водяными смерчами в звездных реках. Я ищу других — таких, как я сам, тех, что прошли этой дорогой. У нас назначена встреча.
— Я никогда не видел таких, как ты, но на свете есть много деревень. За теми холмами находится еще одна, — он показал в направлении далекого пастбища, — но до нее еще два дня пути.
— Спасибо тебе, человек. Я скоро буду там. Лошадь встала на дыбы и издала страшный звук.
Волна тепла, сильнее, чем от лампы, накрыла мэра, порыв ветра пригнул к земле золотистые, еще не затоптанные стебли.
В отдалении, со склонов холмов, слышался гром.
Всадник исчез, но его последние слова донес ветер:
— Смотрите на небо этой ночью!
Следующая деревня уже была освещена словно роем разбуженных искр от костра, когда топот и звон утихли перед дверью ее самого большого дома. За окнами появились головы, и любопытные глаза с восхищением наблюдали за великаном, оседлавшим белого зверя.
Мэр, тощий, как столб ворот, на который он тяжело опирался, прочистил нос и, высоко подняв фонарь, спросил:
— Кто вы?
— Я уже потерял слишком много времени из-за таких вопросов! Проезжали ли этой дорогой другие, подобные мне?
— Да. Они сказали, что будут ждать на вершине самого высокого холма, возвышающегося над этой долиной.
Мэр указал на пологий склон, который простирался на многие мили, внезапно кончаясь у основания черного горного массива. Он поднимался, как рука без кисти, обращенная в камень, никуда не указывающая.
— Их было двое, — сказал мэр. — Один нес необычное снаряжение, такое же, как у вас. Другой, — он вздрогнул, — сказал: «Посмотрите на небо и наточите ваши серпы. Там будут знаки, чудеса, призыв — и этой ночью небо обрушится».
Всадник уже превратился в слабый контур, окруженный ореолом выбитых из булыжника искр.
На вершине самого высокого холма, господствующего над долиной, он натянул поводья и повернулся к всаднику на вороной лошади.
— Где же он? — спросил всадник, восседавший на белом звере.
— Еще не прибыл.
Всадник на белом коне посмотрел на небо и увидел падающую звезду.
— Он опоздает.
— Это невозможно.
Упавшая звезда не сгорела совсем. Она выросла до размера столовой тарелки, дома и повисла в воздухе, выдыхая души солнц.
Потом она упала в долину.
Зеленый след молнии пересек безлунные небеса, и всадник на бледно-зеленой лошади, копыта которой ступали бесшумно, подъехал к ним.
— Вы прибыли вовремя.
— Как всегда. — Он рассмеялся, издав звук серпа, подрезающего пшеницу.
Корабль с Земли сел в долине, а изумленные жители деревни смотрели на него.
Кого или что он принес? Зачем им нужно точить свои серпы?
Четверо всадников ожидали на вершине холма.
Пиявка из нержавеющей стали
Они по-настоящему боятся этого места. Днем они будут лязгать среди могильных надгробий, но даже Центральная не принудит их вести поиски ночью со всеми их ультра и инфра, а уж в склеп они не пойдут ни за что. И это меня вполне устраивает.
Они суеверны — это заложено в схему. Их сконструировали служить человеку, и в краткие дни его пребывания в земной юдоли благоговение, преданность, не говоря уж о священном ужасе, были автоматическими. Даже последний человек, покойник Кеннингтон, распоряжался всеми роботами, какие только ни существуют, пока был жив. Его особа была объектом глубочайшего почитания, и все его приказы свято исполнялись.
А человек — всегда человек, жив он или мертв. Вот почему кладбища — это комбинация ада, небес и непостижимой обратной связи, и они останутся отъединенными от городов, пока существует Земля.
Но и в то время, пока я смеюсь над ними, они заглядывают под камни и обшаривают овражки. Они ищут — и боятся найти — меня.
Я — невыбракованный, я — легенда. Один раз на миллион сборок может появиться такой, как я, с брачком, который обнаружат, когда уже поздно.
По желанию я мог отключить свою связь с Центральной станцией контроля, стать вольным ботом, бродить, где захочу, делать, что захочу. Мне нравилось посещать кладбища, потому что там тихо и нет доводящих до исступления ударов прессов и лязганья толп. Мне нравилось смотреть на зеленые, красные, желтые, голубые штуки, которые росли у могил. И я не боялся этих мест, так как и тут сказывался брак. А потому когда меня определили, то из моего нутра извлекли узел жизни, а остальное швырнули в кучу металлолома.