Миры Роджера Желязны. Том 17
Шрифт:
— Услышь меня, Господи, — произносил сдавленный голос, — я ничем не согрешил, но погружен в двойную темноту — в темноту своей слепоты и в темницу. Я — Исаак, в бытность византийским императором был известен многими богоугодными делами и заботой о церкви и передал соборам Константинополя превеликое множество ценных предметов, а именно…
Далее голос стал перечислять дары как соборам, так и отдельным клирикам. Список оказался таким длинным, что Фауст успел повернуться к Маргарите и сказать:
— Ты можешь вообразить, кто сидит в соседней темнице?
— Плевать. Мне бы из своей вырваться!
— Помолчи, девчонка! С нами рядом томится Исаак, бывший император Византии, которого согнал с трона и ослепил его коварный брат, сам севший на престол.
— Да, что и говорить, наше путешествие протекает в изысканном обществе, — язвительно буркнула Маргарита.
— Тс-с! Кто-то открывает дверь его темницы! Фауст прислушался — в двери повернулся ключ, дверь распахнулась, затем закрылась. Послышались шаги (дощатая стена была достаточно тонкой), вслед за чем наступила тишина и донесся плаксивый голос Исаака:
— Кто здесь? Палач? Говори, я ничего не вижу!
— Я тоже слепой, — произнес другой голос, старческий, надтреснутый. — Но тебе не понадобятся глаза, чтобы возрадоваться тому, что я принес. Я принес облегчение.
— Что ты принес?
— Облегчение. Помощь. Спасение. Ты что — не узнаешь моего голоса? Я Энрико Дандоло!
— Вот так так! — прошептал Фауст в ухо своей подружке. — Могущественный Энрико Дандоло, венецианский дож! — Тут он громко вскричал: — Дож Дандоло! Умоляем вас вмешаться! Мы здесь, в соседней темнице!
Раздалось сразу несколько голосов, шум шагов. Дверь камеры Фауста распахнулась, и вошли двое солдат. За ними показалась высокая фигура грузного, но по-прежнему прямого старца. На Энрико Дандоло была царственно-роскошная пурпурно-зеленая накидка с вышитыми краями, в руке он держал чудотворную икону св. Василия.
— Что ты за человек? Как ты посмел призывать меня? — громыхнул Дандоло.
— Я — Иоганнес Фауст. Я прибыл сюда с целью поправить великую несправедливость, учиненную со мной. Некий самозванец твердит, будто он — это я, и так преуспел в своем обмане, что даже легковерные адские силы поверили его байке. Он ложно представляется великим магом, тогда как искусством чародейства владею я, подлинный Фауст! Умоляю вас, выпустите меня из темницы, и в моем лице вы найдете вернейшего и ценного союзника!
— Коли ты такой великий волшебник, отчего же ты по сю пору не освободился?
— Даже последняя ведьма нуждается в подручном материале, — пояснил Фауст, — а у меня тут нет необходимых компонентов для ворожбы. Имей я на руках хотя бы еще один ингредиент, и чары подействуют — таким ингредиентом может стать икона, которую вы держите в руках…
Энрико Дандоло вскипел яростью и уставил на него свои незрячие глаза.
— Чтоб чудотворная икона св. Василия участвовала в твоем богомерзком заклинании?!
— Иконы для того и существуют, чтобы помогать в магических действиях!
— Единственное предназначение иконы св. Василия, — рявкнул Дандоло, — защищать Константинополь от всех напастей!
— Похоже, она плохо справляется со своей обязанностью!
— Не твое дело, пес!
— Пусть это не мое дело, — покорно согласился Фауст, — только отпустите нас. Мы вам не враги и никакого вреда не причинили.
— Сперва я проверю, искусен ли ты в волшебствах или бесстыдно врешь, — сказал Дандоло. — Я еще вернусь.
С этими словами он повернулся и, в сопровождении солдат, вышел вон. Дверь захлопнулась, и щелкнул замок.
— Этих дубинноголовых венецианцев никакие разумные доводы не берут! — возмущенно воскликнул Фауст.
— Боже правый, что с нами станется! — расплакалась Маргарита.
Фауст еще петушился, но и он был подавлен не меньше своей подруги. Правда, причиной его терзаний был не столько животный страх, сколько ущемленная гордыня. Доктор шагал из конца в конец тесной клетушки, ломая голову в поисках выхода. Как глупо, что он ринулся догонять Мефистофеля, не собрав достаточного запаса магических причиндалов! Ведь в своих странствиях по Европе он неизменно имел при себе целый мешок, набитый всем необходимым для качественного волшебства. Всегда такой предусмотрительный, как он так опростоволосился на этот раз? Неужели годы всеобщего поклонения сделали его чрезмерно самонадеянным? Может, он с годами поглупел? Если это правда — как это выяснить?
Фауст опять завозился с пентаграммой — не столько надеясь на удачу, сколько с целью занять руки. К его приятному изумлению, внутри начертанных линий вновь появилось свечение. Снова небольшое пятнышко света стало разрастаться, только на этот раз оно было красновато-оранжевого цвета, который указывал, что на заклятие отзывается какой-то дух высокого ранга.
Как только пятно разрослось и стало принимать очертания человеческого тела, Фауст воскликнул:
— О дух, я вызвал тебя из глубины глубин…
— Ниоткуда вы меня не вызвали, — сказал дух, который теперь принял отчетливую форму невысокого ростом беса с лисьей физиономией и козлиными рожками. Он был одет в тесный камзол, отороченный котиковым мехом, который подчеркивал его ладную фигурку.
— Ты явился не благодаря моему заклятию?
— Еще чего! Я явился по собственной воле. Я черт по имени Аззи.
— Приятно познакомиться, — сказал Фауст. — Меня зовут Иоганнес Фауст, а это моя подруга Маргарита.
— Я в курсе. Уже давно наблюдаю за вашими действиями, а также за делами Мефистофеля и того парня, что выдает себя за вас.
— Выходит, вы знаете, что он самозванец! Истинный Фауст перед вами!
— Знаю, знаю.
— И что же?
— Я уже думал над тем, как крепко вам не повезло. У меня есть идея, как исправить положение.
— Наконец-то! — вскричал Фауст. — Наконец-то я признан в своих законных правах! Наконец-то я отомщу! Какое счастье!
— Не торопитесь, — перебил его Аззи. — Вам еще неизвестны условия сделки.
— Не томите, выкладывайте свое предложение!
— Только не в этом месте, — возразил Аззи. — Мне не по нраву вести переговоры в походной тюрьме франков.