Миры Роджера Желязны. Том 1
Шрифт:
— Нет, — поспешно заверил я, — я помогаю друзьям разыскать изобретателя фон Кемпелена. Мне сказали, что падре Диас говорит по-английски и пособит мне найти переводчика. Понимаете?
Я показал ему письмо. Он передал его другому стражнику, тот третьему, а тот — четвертому. Каждый смотрел на бумагу как баран на новые ворота — и у меня мелькнула мысль, что все четверо не умеют читать.
— Рог favor, — сказал я. — Interpreter, translator — para Ingles.
Энрико пожал плечами и взмахом кинжала приказал мне следовать за ним.
— Идти! — велел он.
И мы отправились в путь — по стражнику слева и справа от меня, третий плетется за спиной, а Энрико шествует впереди и немного справа. Я жалел, что не выучил, как по-испански будет «недоразумение». Впрочем, я слабо верил, что это слово выручило бы меня. У этих поначалу вежливых парней был вид такой строгий, что дальнейшие дебаты напрочь исключались.
Таким образом я очутился в толедской тюрьме. Мои золотые конфисковали вместе с моим кинжалом, письмом к падре Диасу и картой. Заперли меня в совершенно темной камере, где хоть глаз выколи, — вплоть до выяснения моих связей с еретиком из церкви святого Фомы. Если эти ослы решат, не дай Бог, что я сообщник бедного падре Диаса, не миновать мне суда инквизиции!
Вытянув руки перед собой, я медленно ощупывал стены камеры — в одних местах был камень, в других — железо. Сделав круг и вернувшись ко входу, я сел на пол и прислонился спиной к двери — она не так холодила. Рядом я нашел кусок хлеба и флягу с водой. Потом я, кажется, заснул, потому что в моем сознании остался пробел.
Проснувшись, я обнаружил, что лежу на животе, а моя правая рука свешивается куда-то вниз. Щекой я касался пола тюремной камеры, но правый висок висел в воздухе. Мои ноздри ощутили какой-то неприятный запах, похожий на запах разлагающихся водорослей.
Я поводил правой рукой в пустом пространстве перед собой и пришел к выводу, что во сне верхняя часть моего тела сползла на пол, я перекатился и очутился у самого края круглой дыры, в которую я не свалился при путешествии по тесной камере только потому, что обследовал стены и шел по периметру. Я пошарил вокруг себя, нащупал камешек и бросил его в дыру. Пришлось долго прислушиваться, прежде чем далеко внизу раздался тихий всплеск. Ну и глубина!
В это мгновение где-то надо мной, пустив немного света, открыли то ли дверь, то ли люк — и сразу же закрыли. Но я успел разглядеть, что только счастливый случай уберег меня от падения в бездну. Посередине камеры зияла огромная круглая дыра. Я быстро отполз как можно дальше, к стене.
— Похоже, мы заживо погребены.
У меня было ощущение, что это сказал Эдгар По, что мы сидим с ним рядышком в темноте у жерла бездны.
— Так только кажется, По. Но это тюрьма как тюрьма. Мне случалось сидеть в тюрьмах, — мысленно ответил я.
— Эта тюрьма не похожа на другие, Перри.
— Есть тут особые штучки, дорогой мой По, но это, так сказать, только для красоты. Только для красоты.
— Колодец зовет нас.
— Пусть себе бездна зовет, мне плевать.
— А ты сделан из более твердого материала, чем я, Перри.
— Да нет, По. Мы с тобой одно и то же — уж не знаю, каким таким чудом. Просто обстоятельства немного подулучшили меня.
— А может, ну его!.. Прыгнем в колодец — и покончим со всем этим! Все кончается темной бездной — все и всегда, всегда и все.
— Куда торопиться? Пусть бездна подождет.
— Она не умеет ждать. Она не умеет чувствовать.
— Тогда мы превосходим ее, ибо мы — умеем.
— Что-то похожее говорил Паскаль, когда называл человека мыслящим тростником между двумя безднами — бесконечностью и ничтожеством.
— Он прав.
— Такие философские истины из уст человека действия!
— У меня не такое уж плохое образование, и я продолжаю регулярно читать.
— Что случилось с нами двумя?
— Нас поменяли местами.
— Не понимаю.
— Точной механики этого происшествия не понимаю и я. Но суть в том, что каждый из нас оказался в мире другого. Это из-за того, что кто-то во зло использовал необычные способности Анни.
Тишина. Три удара сердца. Еще три. Потом:
— А может, Перри, мы просто снимся какому-нибудь демону? Или этот демон — я сам?
— Против солипсизма у меня нет убедительных аргументов. Никто лучше Юма не преуспел в отрицании наличия материального мира, реальности вне сознания. Но он же сам сказал Беркли, что все эти аргументы в равной степени недоказуемы и неопровержимы — и ни в чем не убеждают.
— Ты — это я, мой дух-двойник, мое темное «я». Мы — разные полюса одной души, а потому между нами идеальное отталкивание.
— Мы не настолько разные, как ты думаешь, По. Лишь словесная шелуха застит нам глаза на нашу похожесть.
Он коротко рассмеялся.
— Сейчас я как никогда хорошо осознаю нереальность происходящего, — ответил он. — Это просто диалог двух частей сознания внутри меня.
— Что на это сказать?
— Да нечего на это сказать. Соглашайся со мной.