Миры Роджера Желязны. Том 24
Шрифт:
— Птица?..
— Мерлин! В чем дело? — донеслось откуда-то сверху. Я поднял глаза, дабы узреть Сухая, сходившего по хрустальной лестнице за пеленой дрожащего света; позади было небо, полное звезд.
— Просто ищу птицу, — ответил я.
— Ох, — сказал он, достигнув пола и переступив пелену, которая сразу вытряхнулась из бытия, захватив с собой лестницу. — Какую-то особую птицу?
— Большую и черную. Из рода говорящих. Он покачал головой.
— Я могу послать за такой, — предложил дядя.
— Это особенная птица, — сказал я.
— Жаль, что ты потерял ее.
Мы вышли в коридор, я повернул налево и первым зашел в гостиную.
— Карты все разбросаны, — заметил мой дядя.
— Я пытался воспользоваться одной, а она стала черной и из нее вылетела птица, кричащая: «Запрещено!» В этот момент я их и рассыпал.
— Похоже, твой корреспондент или шутник, или заколдован.
Мы присели, Сухай помог мне собрать колоду.
— Скорее последнее, — сказал я. — Это была карта моего отца. Долго я пытался обнаружить его и сейчас подошел ближе всего. Я действительно слышал его голос, там, в темноте, перед тем как вмешалась черная птица и прервала связь.
— Наверное он заточен в темное место, возможно, к тому же магически охраняемое.
— Конечно! — воскликнул я, сложив колоду и убирая ее в коробку.
Ничто не в силах распоряжаться веществом Тени в местах абсолютного мрака. Мрак так же надежен, как слепота, когда нужно отвратить существо нашей крови от побега. Моему недавнему опыту это придает частицу здравого смысла. Некто, желающий лишить Корвина свободы, обязан держать его в очень темном месте.
— Ты когда-нибудь встречался с моим отцом? — спросил я.
— Нет, — ответил Сухай. — Я слышал, что он нанес короткий визит во Владения в конце войны. Но никогда не имел удовольствия…
— Ты слышал что-нибудь о том, что он здесь делал?
— Полагаю, присутствовал на встрече со Свейвилом и его советниками вместе с Рэндомом и другими лордами Амбера, когда они готовили мирное соглашение. После чего, как я понимаю, он пошел своей дорогой, и я понятия не имею, куда она могла его завести.
— В Амбере известно не больше, — сказал я. — Не знаю… Он убил вельможу — лорда Бореля — где-то в конце последней битвы. Есть вероятность, что родичи Бореля могли последовать за отцом?
Дядя дважды щелкнул клыками, затем поджал губы.
— Дом Хендрейков… — задумался он. — Думаю, нет. Твоя бабка была из Хендрейков.
— Знаю. Но я с ними практически не общался. Некоторые расхождения с Хелграмами.
— Пределы Хендрейка очень агрессивны, — продолжал он. — Честь воина, понимаешь ли. Я не могу представить их себе в мирное время затаившими злобу за случившееся во время войны.
Припомнив рассказы моего отца, я спросил:
— Даже если они считают убийство не совсем честным?
— Не знаю, — сказал он на это. — Трудно угадывать позиции в таких специфических вопросах.
— Кто сейчас глава Дома Хендрейков?
— Герцогиня Белисса Миноби.
— Герцог, ее муж — Ларсус… Что с ним случилось?
— Он скончался при падении Пути. Полагаю, его убил принц Джулиан из Амбера.
— А Борель был их сыном?
— Да.
— Ну и ну. Уже двое. Я и не представлял себе…
— У Бореля два брата, сводный брат и сводная сестра, куча дядей, тетей, кузенов. Большое семейство. И женщины Хендрейков удалью не уступают мужчинам.
— Ну конечно. Есть даже песня: «Никогда не вступит в брак хендрейкова девица»!.. Можно как-нибудь выяснить, имел ли Корвин определенные дела с ними, пока был здесь?
— Попробую слегка поспрашивать, хотя прошло столько времени… Воспоминания стираются, следы исчезают. Все не просто.
Сухай покачал головой.
— Сколько еще до синего неба? — спросил я его.
— Довольно мало.
— Тогда мне пора отправляться в пределы Мэндора. Я обещал брату позавтракать с ним.
— Увидимся, — сказал Сухай. — На погребении, если не раньше.
— Да. Полагаю, мне следует умыться и переодеться.
Я совершил переход в свою комнату, где вызвал таз с водой, мыло, зубную щетку, бритву, а также серые штаны, черные пояс и сапоги, пурпурные перчатки и рубаху, плащ цвета угля, клинок и ножны. Приведя себя в порядок, я совершил переход через лесную поляну в приемную. Оттуда вышел на магистраль. Потом четверть мили горной тропой, внезапно упершейся в расщелину; я вызвал пелену, чтобы пересечь ее. Затем я направился прямо в пределы Мэндора, одолев, может, сотню ярдов голубым пляжем под двойным солнцем. Повернул направо, пройдя под памятной каменной аркой, быстро миновал поле пузырящейся лавы и проник сквозь стену черного обсидиана, за которой мне открылась славная пещера, далее по маленькому мостику, наискосок через кладбище и наконец на приемную площадку пределов.
Сплошная стена слева от меня была создана из тягучего пламени, а то, что справа, — был путь безвозвратный; свет осенял борозду дна морского, где копошились блестящие твари, пожирая друг друга. Мэндор в человеческом облике сидел прямо перед книжным шкафом, облаченный в черное и белое, ногами упираясь в черную же оттоманку; в руках экземпляр «Прославления» Роберта Хаоса, который я дал ему.
Подняв глаза, он улыбнулся.
— «Гончие смерти страшили меня»… До чего ж славная строчка! Как тебе в этом обороте?
— Наконец отдохнул, — сказал я. — А ты?
Он встал, положив книгу на маленький столик без ножек, парящий поблизости. Тот факт, что Мэндор явно читал эту книгу специально к моему приходу, ничуть не умалял похвалы. Он всегда был таким.
— Вполне прилично, спасибо. Позволь мне тебя покормить.
Он взял меня за руку и повел к огненной стене. Та расступилась, когда мы приблизились, и наши шаги прозвучали в пространстве на миг воцарившейся темноты, почти сразу перешедшей в узкую тропинку — свет проникал сквозь свод ветвей над нашими головами, по обе стороны цвели фиалки. Тропа привела к вымощенному плитняком патио с бело-зеленым бельведером на дальнем краю. Несколько ступеней, и мы поднялись к отлично сервированному столу, тут же, под рукой, стояли запотевшие кувшины с соками и корзины с горячими булочками.