Миры Роджера Желязны. Том 2
Шрифт:
— Ну, а пока, — ответил он после небольшой паузы, — мы лечим то, что в силах лечить, и наилучшим из всех возможных способов, а невроконтакт, безусловно, наилучший.
— Находятся люди, которые считают, что вы не столько лечите неврозы, сколько потакаете неврастеникам, давая пациентам возможность передохнуть от реальной жизни, снабжая их собственными маленькими мирами, где они распоряжаются всем, как полубоги.
— Это не совсем так, — ответил Рендер. — То, что происходит в «маленьких мирах», вовсе не обязательно приятно для пациентов. И не они распоряжаются в них; распоряжается Ваятель, или, как вы заметили, полубог. Там вы учитесь на собственном опыте. Опыт же этот может быть и приятным, и болезненным. Причем, как правило, скорее болезненный, чем приятный.
Он зажег сигарету, взял полный кубок.
— Вот почему я считаю критику нашего метода несостоятельной.
— К тому же это недешево, — сказал Минтон.
— А вы когда-нибудь прикидывали, во сколько обходится многоканальное невроконтактное устройство?
— Нет.
— Займитесь на досуге.
Прислушавшись к звукам рождественской песенки, Рендер отложил сигарету и встал.
— Огромное спасибо, Хейделл, — сказал он. — Мне надо идти.
— Куда торопиться? — возразил Хейделл. — Побудьте еще немного.
— Я бы не прочь, но там, наверху, меня ждут.
— И много у вас народу?
— Двое.
— Пусть спускаются. Я собирался устраивать буфет, и запасов предостаточно. Я их и накормлю, и напою.
— Договорились, — сказал Рендер.
— Отлично. Почему бы не позвонить им прямо отсюда?
Рендер позвонил.
— С Питером все в порядке, — сказал он.
— Замечательно, но как же мое манто? — спросила Джилл.
— Пока забудь о нем. А потом я все устрою.
— Я попробовала отмыть теплой водой, но все равно остаются розовые пятна…
— Положи его обратно в коробку и не морочь мне больше голову! Я сказал, что все сделаю сам.
— Хорошо, хорошо. Мы спустимся через минуту. Бенни принесла подарок Питеру и кое-что для тебя. Она едет к сестре, но говорит, что может задержаться.
— Прекрасно. Тащи ее сюда. Хейделла она знает.
— Хорошо. — Джилл повесила трубку.
Канун Рождества.
…Противоположность Новому году.
Это время больше принадлежит личности, чем обществу; это время, чтобы обратиться к себе и к семье, позабыв об общественных проблемах. Это время для самых разных вещей: время находить и время терять, время соединять и время порывать. Время сеять и время пожинать посеянное…
Они ели, стоя у буфета. Большинство гостей пили подогретый ром с корицей и гвоздикой, фруктовые коктейли и имбирный пунш. Говорили о пластиковых легких, о кровяных фильтрах, о компьютерных диагнозах и о том, что пенициллин безнадежно устарел.
Питер сидел, зажав руки между колен, слушал и наблюдал. Костыли были сложены у ног. Комната полнилась музыкой.
Джилл тоже сидела и слушала. Когда говорил Рендер, другие разговоры смолкали.
Бенни, улыбаясь, опустошала бокал за бокалом. Шутил доктор или нет, но невозможно было устоять против его голоса диск-жокея, рассуждающего с логикой иезуита. Ее босс был знаменитостью. Кто слышал о Минтоне? Или о Хейделле? Другие врачи, коллеги — и все. Ваятели были символом времени, и она, она была его секретаршей. О Ваятелях знали все. Подумаешь, что значит какой-нибудь кардиолог, анестезиолог, специалист по кишечнику или вообще какой-нибудь костоправ? Ее босс был ее мерой известности. Другие девчонки всегда расспрашивали про него и про его волшебную машину… «Тайм» окрестил невроконтакторов «электронными Свенгали» и посвятил Рендеру на три колонки больше, чем остальным. Кроме, конечно, Бартельметца.
Музыка тем временем сменилась: зазвучала легкая классика, балетные партитуры.
Бенни почувствовала прилив тоски по уходящему году, и ей захотелось танцевать, как она танцевала когда-то, давным-давно. Праздник, компания, в которую она попала, вместе с музыкой, пуншем и висящими на стенах еловыми гирляндами — все это действовало на нее, непроизвольно заставляя тихонько отстукивать каблуками ритм и вспоминать о высвеченной в темноте площадке, полной движения и цвета, и о себе самой — там, далеко.
Она прислушалась к разговору.
— …но если вы можете передавать и принимать их, значит, вы можете и записывать, — продолжал допытываться Минтон.
— Да, — ответил Рендер.
— Так я и думал. Почему же об этой стороне дела почти совсем не пишут?
— Еще лет десять, если не меньше, — и об этом будут писать все. А пока использование воспроизводящих систем разрешено только самому квалифицированному персоналу.
— Почему?
— Понимаете, — Рендер сделал паузу, чтобы прикурить сигарету, — если быть до конца откровенным, то дело в том, что желательно держать эту область под контролем, пока мы не узнаем о ней больше. Если не соблюдать определенной секретности, то результаты могут использовать преждевременно в коммерческих интересах, и с катастрофическими последствиями.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что способен сконструировать в сознании психически вполне здорового человека любой сон, даже такой, какой вы не в состоянии представить, на любую тему, — начиная от секса и насилия и кончая садизмом и другими извращениями, — сон со сложным и законченным сюжетом или сон, граничащий с безумием, сон, в котором будут исполняться любые желания и разыгрываться любые роли. Я даже могу подобрать, по вашему желанию, соответствующий видеоряд или живописный стиль — от импрессионизма до сюрреализма. Скажем, сон с насилием в кубистическом варианте. Неплохо? Отлично!.. Если захотите, вы даже можете стать конем из «Герники». Нет проблем!.. А потом я запишу все происходящее и буду прокручивать вам же или кому-нибудь другому сколько угодно раз.
— О Боже!
— Вот именно. Я мог бы сделать вас и Богом, если вы того пожелаете, и дать вам возможность пережить все семь дней творения. Я контролирую чувство времени — ваши внутренние часы — и поэтому в состоянии превратить объективно протекшие минуты в часы субъективного переживания.
— И рано или поздно это сбудется, не правда ли?
— Да.
— Каковы же окажутся результаты?
— Этого никто не знает.
— Босс, — робко вмешалась Бенни, — а вы не можете воскресить воспоминания? Отыскать что-то в прошлом и заставить человека пережить в воображении все сначала — так, как оно было когда-то, все сначала?