Миры Роджера Желязны. Том 2
Шрифт:
— Конечно, — откликнулся мальчик. — Почему бы и нет? Хотя «пройтись» — не совсем то слово…
Он повернулся на костылях, и они пошли рядом. Налево подвесная дорога поднимала посетителей в горы, щелкали клешни захватов.
— А что, правда, что этот механизм скопирован с лапок скорпиона?
— Да, — сказал офицер. — Какая-то светлая голова украла эту хитрую штуковину у Природы. Вот такие умы, пожалуй, нужны нам больше всего.
Мальчик кивнул.
— Когда-то я жил в Кливленде. На Куайога-ривер используют то, что называют хьюлановским конвейером для разгрузки вагонеток с рудой. Он действует по принципу лапки кузнечика. Один молодой человек со светлой головой — из тех, что вас интересуют, — лежал как-то у себя во дворе и отрывал лапки кузнечикам, пока один из них его не укусил. «Ага, — сказал молодой человек, — должен же во всем этом быть какой-то смысл». Наловил еще кузнечиков для своих опытов — так и возник хьюлановский конвейер. Одним словом, он, как вы выражаетесь, украл эту хитрую штуковину у Природы, приспособившей ее для тварей, которые только и делают, что бездельничают, прыгают по травке и жуют свою жвачку. Как-то раз отец повез меня на пароходе вверх по реке, и я видел, как эта штука работает. Такие огромные металлические лапы с захватами на концах, и тарахтят они ужасно, как духи всех замученных кузнечиков, собравшиеся вместе. Боюсь, у меня не тот ум, который вам нужен.
— Что ж, — сказал военный, — похоже, у тебя действительно тот, другой ум.
— Какой другой?
— Тот, про который ты рассказывал. Который умеет видеть и объяснять, который сможет потом рассказать людям о том, как все это выглядит там.
— Вы хотите взять меня летописцем?
— Нет, тебе мы подыщем что-нибудь другое. Но это не должно тебя смущать. Скольких людей мировые войны навели на мысль написать роман о войне? И сколько их, военных романов, было написано? И сколько среди них хороших? Ведь были же хорошие, ты сам знаешь. Ты тоже мог бы. Что-нибудь в этом духе.
— Не исключено, — сказал мальчик. Они двинулись дальше.
— Пойдем сюда? — предложил военный. Мальчик кивнул и пошел вслед за ним.
Они свернули в коридор и сели в лифт. Дверь закрылась, и голос из микрофона спросил, куда их везти.
— Нижний ярус, — сказал подполковник. Движение было практически неощутимо. Дверь снова открылась.
Они вышли на узкий балкон, опоясывавший «супницу». Закрытый стеклянным козырьком балкон был освещен мягким рассеянным светом. Отсюда, сверху, была хорошо видна почти вся экспозиция и часть взлетной площадки.
— Скоро отправляется несколько кораблей, — сказал офицер. — Я хочу, чтобы ты посмотрел, как взлетают эти огненные колесницы.
— Огненные колесницы, — улыбаясь, повторил мальчик. — Как же, помню, эта фраза часто встречается в ваших проспектах. Да, сэр, это действительно поэтично.
Подполковник ничего не ответил. Стальные башни стояли неподвижно.
— Эти никуда не полетят, ты же знаешь, — сказал он наконец. — Они только доставляют людей и материалы на орбитальные станции. Настоящие большие корабли никогда не возвращаются.
— Да, я знаю. А что, тот парень, утром, и в самом деле покончил с собой здесь, на выставке?
— Нет, — произнес офицер, отводя взгляд. — Это был несчастный случай. Он вошел в комнату марсианской гравитации, когда воздушная подушка была отключена. Упал в шахту.
— Тогда почему же этот павильон не закрыли?
— Потому что техника безопасности в принципе работает нормально. Световая предупредительная сигнализация и ограждения в порядке.
— Тогда почему вы сказали — «несчастный случай»?
— Потому что он не оставил записки… Смотри! Одна из них сейчас стартует!
Офицер указал в сторону ракет трубкой.
Пышные клубы дыма окружили основание одного из стальных сталагмитов. Сердцевина его засветилась. Затем свечение сместилось в нижний конец, дым волнами растекся по взлетной площадке, стеной поднялся в воздух. И все же верхняя часть корабля была видна.
…Он поднимался. Почти незаметно оторвался он от земли. Но постепенно движение ускорялось, становилось очевидным. Вдруг пламя ринулось из сопла, и ракета в одно мгновение ушла высоко, пронзая серый сумеречный воздух. Сначала казалось, что в небе пылает яркий костер; уменьшаясь, он превратился в сияющую звезду, уносящуюся ввысь.
— Ничто не сравнится с ракетой в полете, — сказал офицер.
— Да, — кивнул мальчик. — Вы правы.
— А ты хотел бы полететь вслед за ней, вслед за этой звездой?
— Да, и когда-нибудь я обязательно полечу.
— Мне подготовка далась нелегко, а сейчас требования еще серьезнее.
Они проводили взглядами еще два взлетевших корабля.
— А сами вы когда последний раз летали? — спросил мальчик.
— Совсем недавно… — ответил мужчина.
— Пожалуй, мне пора идти. Еще работу писать для школы.
— Погоди, я хочу тебе дать наши новые проспекты.
— Спасибо, они у меня уже все есть.
— Что ж, ладно… Доброй ночи, дружок.
— Доброй ночи. Спасибо, что показали выставку. Мальчик повернулся и пошел обратно, к лифту. Офицер еще долго стоял на балконе, глядя вверх, на небо, и держа в руке догоревшую трубку.
В кругу света судорожно сплелись фигуры борцов…
Потом — темнота.
— О мой меч! Как больно входит в тело сталь! Тысячеустый, я истекаю кровью!
Тишина.
Аплодисменты.
Глава 4
«…Архитектура Винчестерского собора, — гласил путеводитель, — отличается прямыми, жесткими, суровыми очертаниями. Ряды мощных, как древесные стволы, колонн строго упорядочивают внутреннее пространство: потолки плоские; нефы, разделенные колоннами, сами по себе усиливают ощущение незыблемости и прочности. Действительно, кажется, что собор воплотил в себе характер Вильгельма Завоевателя. Пренебрежение к вычурности и страстное, влюбленное стремление к иному миру делают его, помимо прочего, подходящей декорацией для какой-нибудь истории в духе Мэлори…»