Миры Роджера Желязны. Том 4
Шрифт:
Одна за другой, по мере моего приближения, на фоне планеты появились три ее луны — Флопсус, Мопсус и Каттонталлус.
Я вывел «Модель Т» на эллиптическую орбиту, оставаясь за пределами самой далекой из лун и, как я надеялся, вне зоны чувствительности средств обнаружения. Потом занялся подготовкой шлюпки, а также программированием последующего спуска самого корабля.
Затем я определил положение корабля на настоящий момент и немного подремал.
Проснувшись, я сходил в туалет, потом еще раз проверил космошлюпку и стартовый механизм. Приняв ультразвуковой душ, надел черные рубашку и брюки из водоотталкивающей ткани, названия которой я никак не мог запомнить, хотя компания по ее производству принадлежала мне, обулся в тяжелые ботинки, которые называл армейскими (хотя все остальные называли их туристскими), и заправил в них штанины брюк. Потом застегнул мягкий кожаный ремешок. Из него в случае необходимости можно было вытащить проволоку-удавку, спрятанную в центральном шве. На бедро я повесил кобуру с ручным лазером, а к поясу прикрепил гирлянду маленьких гранат. На шее у меня болтался медальон с бомбой внутри, а на правое запястье я надел хронометр, который извергал ровно в девять часов нервно-паралитический газ, если предварительно был нажат рычажок. В карманы я положил носовой платок, расческу и остатки кроличьей лапки тысячелетней давности. Теперь я был готов ко всему.
Однако следовало обождать. Я намеревался совершить спуск ночью — черной пушинкой опуститься на континент Великолепия в точке, удаленной от пункта назначения не менее чем на сто, но и не более чем на триста миль.
Я взвалил рюкзак на спину, закурил и отправился к отсеку шлюпки. Заняв кресло пилота, я надвинул на кабину прозрачный колпак и сразу почувствовал, как легкий ветерок начал обдувать мое лицо, а ноги обдала волна теплого воздуха. Потом я нажал кнопку, и створки внешнего люка стали подниматься.
Наконец люк открылся, и вдали возник сияющий полумесяц моей планеты. «Модель Т» должна была в нужный момент придать шлюпке начальное ускорение. Мне оставалось лишь управлять спускающимся аппаратом, когда он войдет в атмосферу. Вес машины вкупе с моим собственным, благодаря антигравам, встроенным в корпус, составлял всего несколько фунтов. У шлюпки имелись рули высоты, элероны, а также паруса и парашют. Однако она была гораздо меньше похожа на планер, чем могло вам показаться из моего описания. Скорее, это был парусник трехмерного воздушного океана.
Итак, я ждал, сидя в нем, и смотрел, как волна ночи смывает краски дня с лика Иллирии. Взошел Мопсус, а Каттонталлус исчез. У меня зачесалась правая лодыжка.
Пока я ее чесал, над головой загорелся голубой огонек сигнала. Не успел я пристегнуть ремни, как голубой огонек сменился красным.
Я расслабился, прожужжал зуммер, красный огонек потух, и тут же меня в спину будто лягнул мул. И вот — вокруг меня блестят звезды, подо мной темнеет Иллирия, а люк остался далеко позади.
Потом был дрейф, только не вниз, а вперед. Не падание, а скольжение, причем настолько незаметное, что я даже закрыл глаза. Планета казалась бездонной ямой, черной дырой, которая постепенно увеличивалась в размерах. В капсуле стало теплее. Я слышал лишь свое учащенное дыхание, стук сердца да шипение воздуха, обдувающего лицо.
Когда я посмотрел назад, корабль уже скрылся из виду. Начало было неплохим.
Давненько я не летал на дрифтере, кроме как для развлечения. И всякий раз, когда я сажусь в его кабину, в моей памяти всплывает одна и та же картина: серое предрассветное небо, волны, запах пота, горький привкус драмамина во рту, первые «угх» артиллерийского огня, и наша десантная баржа приближается к берегу. Сейчас, как и тогда, я вытер ладони о колени и коснулся высохшей кроличьей лапки. У брата была точно такая же. Ему понравились бы шлюпки-дрифтеры. Он вообще любил самолеты, парусники, планеры. Любил кататься на водных лыжах и нырять с аквалангом, а еще любил акробатику. Поэтому он пошел в авиацию. Из-за чего, наверное, так рано и встретил свою смерть. Да и многого ли можно ждать от какой-то паршивой кроличьей лапки?
Звезды сияли, как благодать Господня — холодные и далекие. Вскоре я надвинул на купол щиток фильтра, укрываясь от слепящих лучей солнца. Мопсус сверкал отраженным светом, бросая лучи в бездонную яму планеты. Флопсус вращался по более низкой орбите и в настоящее время находился по другую сторону планеты. Благодаря наличию трех лун моря на Иллирии были относительно спокойными — лишь раз в несколько лет, когда все спутники оказывались на одной линии, им удавалось изобразить солидную приливную волну. Воды, вздыбившись зеленой горой, прокатывались вокруг планеты, и на месте отхлынувших волн возникали оранжево-пурпурные пустыни с островками кораллов. Камни, кости, рыбины и плавник оставались лежать на высыхающем дне, словно следы легендарного Протея. Все это сопровождалось ураганами, смерчами, резкими колебаниями температуры и скоплением грозовых туч. В небе словно выстраивались соборы из облаков, пока наконец на землю не обрушивался ливень. Водяные горы разбивались о берега, рушились сказочные города, волшебные острова возвращались на дно морское, а Протей, спрятавшийся неведомо где, каждый раз хохотал как безумный, когда раскаленный трезубец Нептуна вонзался в отвечающие шипением волны. Удар — шипение, удар — шипение. Потом долго приходилось тереть глаза.
Сейчас Иллирия лишь мягко светилась под тонкой кисеей облаков. Скоро где-то там, внизу, пробудится ото сна похожее на кошку существо. Проснувшись, потянется и примется, крадучись, обходить окрестности. Немного погодя бросит взгляд на небо. Затем его мурлыканье разбудит сонную долину, и зашелестят листья на деревьях. Они почувствуют. Все они, родившиеся сперва в моем мозгу и получившие право на жизнь, лишь благодаря моей Силе, несущие в клетках своих тел мои ДНК, почувствуют мое приближение. Предчувствие… Да, дети мои, я иду к вам. Ибо Белион осмелился появиться здесь, среди вас…
Скольжение…
Если бы там, на Иллирии, меня ждал обычный человек, все было бы проще простого. В любом случае мое оружие — скорее бутафория. Если бы там жил обычный человек, я даже не стал бы с ним возиться. Но Грин-Грин не был человеком, более того, он был не просто пейанцем, хотя и это уже достаточно неприятно, а кем-то гораздо более могущественным.
Он носил Имя, а Имя-носящий может оказывать влияние на живые существа и даже на части их тел, неким образом взаимодействуя с тенью, стоящей за Именем… Я вовсе не ударяюсь в теологию. Мне приходилось слышать вполне наукообразные объяснения феномена Имени. Например, если вас это интересует: автогенерированная шизофрения с комплексом божественного величия и экстрасенсорными способностями. Выбирайте, что вам больше по вкусу, но не упускайте из виду и то, сколько времени уходит на подготовку мироформиста и сколько учеников успешно заканчивают курс обучения.
Я чувствовал, что у меня все же есть некоторое преимущество — Грин-Грин выбрал в качестве поля битвы мой собственный мир. Конечно, я и понятия не имел, сколько лет он уродовал его. И меня сильнее всего беспокоил вопрос — что же ему удалось с ним сделать? Приманку он выбрал умело. Но так ли хороша сама ловушка? Какие, на его взгляд, у него есть преимущества передо мной? В любом случае в противоборстве с другим Имя-носящим ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным. То же самое относится и ко мне.
Вам никогда не доводилось видеть, как сражаются Betta splendis — бойцовые рыбки? Это совершенно не похоже ни на петушиные бои, ни на драку собак, ни на схватку кобры с мангустой. Двух самцов помещают в один аквариум. Они начинают быстро плавать туда-сюда, словно красно-сине-зеленые тени, расправив плавники и раздувая жабры, пока не начинает казаться, что они значительно увеличились в размерах. Потом они медленно сближаются и плывут бок о бок минут двадцать. Затем следует выпад, настолько быстрый, что глаз не может уследить за ним. Потом они снова плывут вместе, медленно и мирно. И внезапно опять сплетаются в разноцветном вихре, затем снова замирают. Это повторяется несколько раз — мелькание разноцветных плавников и вновь обманчивое спокойствие. Вскоре их уже окутывает красноватая дымка. Новая схватка. Рыбки замирают, сцепившись пастями. Проходит минута, иногда — две. Один из самцов отплывает в сторону. Другой — всплывает вверх брюхом.