Миры Роджера Желязны. Том 4
Шрифт:
Вне зависимости от вашей ученой степени в глубине души вы всегда остаетесь алхимиком. Вы живете в мире жидкостей, твердых тел и теплового обмена, который сопровождает изменение состояния вещества. Эти процессы вы понимаете и ощущаете. Однако все, что вам известно об их подлинной природе, хранится где-то в глубинах памяти. И когда речь идет о таких повседневных занятиях, как приготовление кофе или запуск воздушного змея, вы имеете дело с четырьмя стихиями древних философов: землей, воздухом, огнем и водой.
Скажем прямо, в воздухе нет ничего интригующего. Конечно, без него долго не протянешь, но поскольку его не видно, то, пока он ведет себя спокойно, вы принимаете его существование за должное и не обращаете на него никакого внимания.
Земля? Все дело в том, что она практически вечна. Все твердые тела тяготеют к неизменной упорядоченности.
Но вода и огонь — совсем другое дело. Они не имеют ни формы, ни постоянного цвета и все время находятся в движении. Предрекая возмездие богов пророки очень редко грозят землетрясением или ураганом. Нет, за многочисленные прегрешения обычно наказывают пожаром или потопом. Первобытный человек встал на верный путь: научившись разжигать костер, он всегда держал под рукой достаточно воды, чтобы при надобности быстро погасить его. Разве случайно мы заполняем океан чудовищами, а преисподнюю — пламенем? Мне кажется, нет.
Огонь и вода подвижны, а движение — свойство, присущее всему живому. То и другое загадочно, может легко искалечить или даже убить. Неудивительно, что и другие разумные существа относятся к огню примерно так же. Все это — подход алхимика.
И в наших отношениях с Кати было нечто подобное — что-то грозное, подвижное, загадочное, полное разрушительной силы, способное и дать жизнь, и отобрать ее. Она была моей секретаршей почти два года, прежде чем мы поженились.
Маленькая темноволосая девушка с красивыми руками, которой шли яркие платья. Она любила кормить крошками птиц. Я нанял ее через агентство на Маеле. Во времена моей молодости люди были довольны, принимая на работу сообразительную девушку, умевшую печатать на машинке, стенографировать и вести переписку. Однако в наш задыхающийся в потоке информации век агентство рекомендовало мне ее, поскольку она имела диплом доктора секретарского дела, полученный в Маельском университете.
Боже! Первое время дела шли хуже некуда. Она перепутала все, что только возможно перепутать. Из-за неразберихи переписка стала запаздывать на полгода. Наконец, за солидную плату мне по индивидуальному заказу изготовили пишущую машинку двадцатого века, и я научил Кати печатать на ней, а также дал ей несколько уроков стенографии. И она стала справляться со своими обязанностями на уровне выпускницы колледжа со специальностью бухгалтера моего времени. Вскоре все пришло в норму, и, кроме того, лишь мы с ней могли разобрать каракули Грегга — что было совсем неплохо с точки зрения секретности и как-то сближало нас.
Она была маленьким ярким огоньком, а я — ушатом холодной воды, и в течение первого года нашей совместной работы я нередко доводил ее до слез. Но вскоре я уже не мог обходиться без нее и понял, что дело не только в том, что она хорошая секретарша. Мы поженились и счастливо прожили шесть лет — почти шесть с половиной… Она погибла во время пожара в космопорту Майами, куда приехала, чтобы встретить меня. У нас было два сына, один жив до сих пор. Огонь преследовал меня, так или иначе, всю жизнь. Вода, напротив, всегда была добра ко мне.
И хотя вода мне гораздо ближе, чем огонь, мои миры порождены ими обоими. Кокутас, Новая Индиана, Св. Мартин, Бунинград, Милосердная, Иллирия и все прочие планеты появились на свет, пройдя через нагрев, остывание, испарение и обводнение. И вот я пробирался сквозь леса Иллирии — мира, задуманного как курортный рай, — рядом со мной шел враг, отобравший у людей, для которых я ее создал: влюбленных пар, просто отдыхающих — людей, которым еще нравились деревья, озера и горы, соединенные между собой тропами.
Все очарование исчезло: стволы деревьев, среди которых мы шли, были искривлены; озеро, куда мы направлялись, — осквернено. Эта земля была покрыта ранами, ее огненная кровь сочилась из вздымающейся впереди горы. Огонь, как всегда, угрожал мне. Над головой нависли тучи, и из их сероватой белизны на черную землю продолжали сыпаться хлопья пепла — бесконечный поток приглашений на похороны. Иллирия понравилась бы Кати, если бы она попала не в это место и не в это время.
Одна мысль о том, что она сейчас находится там, где Шендон правит бал, вызывала у меня боль. Продвигаясь все дальше, я тихо слал ему проклятия. Вот что я думаю об алхимии.
Мы шли молча примерно часа полтора, потом Грин-Грин начал хныкать, что у него болит плечо и вообще он устал. Я сказал, что он может рассчитывать на мое милосердие лишь до тех пор, пока передвигаются ноги. Удовлетворенный таким ответом, он заткнулся. Где-то через час я позволил ему перевести дух, а сам залез на дерево, чтобы посмотреть, что нас ждет впереди. Мы уже прошли немало и скоро должен был показаться холм, по склону которого нам предстояло спуститься к озеру.
Стало немного светлее, туман практически рассеялся. Это был самый жаркий день с момента моего приземления. Карабкаясь на дерево, я весь вспотел и ободрал ладони, в последние годы не подвергавшиеся таким испытаниям. Кроме того, все ветви были покрыты толстым слоем пепла и пыли, которые клубами взвивались в воздух при малейшем прикосновении. Глаза у меня горели и слезились. Я несколько раз чихнул.
Мне удалось разглядеть скалистые утесы острова, возвышающиеся над вершинами деревьев. Чуть дальше и немного левее виднелся дымящийся конус новорожденного вулкана. Я снова выругался и слез с дерева.
Примерно часа через два мы стояли на берегу Ахерона.
В маслянистой воде озера не отражалось ничего, кроме языков пламени. Лава и раскаленные камни громко шипели, падая в воду. Глядя на то, что стало с делом рук моих, я ощущал себя вывалянным в грязи. Ленивые волны выбрасывали на берег хлопья пены и кусочки пемзы. Целые островки подобной грязи плыли в направлении берега. На мелководье, белея брюхом, покачивалась на волнах дохлая рыба, жутко воняло тухлыми яйцами. Я сел на камень и закурил, глядя на все это.
В миле от нас возвышался Остров Мертвых. Он нисколько не изменился, остался похожим на мрачную и величественную тень чего-то скрытого от глаз.
Я наклонился и кончиками пальцев попробовал воду. Она была горячей, очень горячей. К востоку от острова тоже что-то полыхало. Похоже, там рос еще один конус.
— Я выбрался на берег примерно в четверти мили к западу отсюда, — сказал Грин-Грин.
Я кивнул и продолжал свои наблюдения. Все равно еще слишком рано, а мне было над чем подумать.