— Но ты-то, кажется, знаешь об этом все. На архивариусов, что ли, эти списки не распространяются?
— Едва ли. По крайней мере, мое имя в них на первом месте. Но не потому, что я архивариус. Он — мой отец.
— Он? Твой отец?
— Да. Ты рассуждаешь, однако, совсем как дитя. Сомневаюсь, что он даже догадывается о своем отцовстве. Что такое отцовство для богов, населяющих собою череду тел, порождая по ходу дела уйму отпрысков с другими, которые, в свою очередь, точно так же меняют тела по четыре-пять раз на век? Я — сын тела, в котором он когда-то обитал; рожден кем-то другим, тоже прошедшим через множество инкарнаций; да и сам живу уже отнюдь не в том теле, в котором родился. Родственные связи тем самым достаточно неосязаемы и представляют интерес главным образом с точки зрения спекулятивной метафизики. Кто истинный отец человеку? Обстоятельства ли, соединившие два тела, его породившие? Тот факт, что по какой-то причине возлюбили эти двое однажды друг друга превыше всего на свете? Если так, то почему
все так сложилось? Или была это жажда плоти — или любопытство — или желание? Или что-то еще? Сострадание? Одиночество? Воля к власти? Какое чувство или какая мысль стала отцом того тела, в котором я впервые появился на свет? Я знаю, что человек, населявший именно это, отцовское тело именно в тот момент времени, — сложная и сильная личность. На самом-то деле хромосомы для нас ничего не значат. В нашей жизни мы не проносим на себе сквозь века эти клейма. На самом деле мы не наследуем ничего — разве что при случае вклады или наделы, движимость или недвижимость. На длинной жизненной дистанции столь мало значат для нас тела, что несравненно интереснее поразмышлять о ментальных процессах, исторгнувших нас из хаоса. Я доволен, что именно он вызвал меня к жизни, и часто строю предположения касательно причин этого. Я вижу, госпожа, что лицо твое вдруг побледнело. Не было у меня намерения будоражить тебя своей болтовней — просто как-то удовлетворить твое любопытство и пояснить тебе, как обо всем этом думаем мы, старые. Уверен, что однажды и ты увидишь все это в том же свете. Но мне жаль, что выглядишь ты такой расстроенной. Пожалуйста, сядь. Прости мне мою болтовню. Ты же Госпожа Иллюзий. Разве вещи, о которых говорил я, не сродни самой той материи, с которой ты работаешь? Наверняка по тому, как я все это излагаю, ты способна понять, почему первым стоит мое имя в том самом списке. Ведь это классический случай поклонения герою, не так ли? Мой прародитель столь знаменит… А теперь кажется, что ты покраснела. Может, ты хочешь глотнуть чего-нибудь прохладительного? Одну секундочку… Вот. Глотни. Ну а что касается акселеризма, так он — просто некая доктрина распределения. В соответствии с ней мы, Небесные, уделили бы обитающим внизу от щедрот наших наши знания, силы, имущество. Этот акт милосердия направлен был бы на то, чтобы поднять условия их существования на более высокий уровень, близкий к тому, который занимаем мы сами. Ну и тогда каждый стал бы как бог. В результате — естественно, в будущем — уже не будет богов, останутся одни люди… люди останутся одни. Мы бы дали им познать науки и искусства, которыми обладаем сами, и тем самым разрушили бы их простодушную веру и лишили бы всякой опоры их упования на лучшее будущее, ибо лучший способ уничтожить веру или надежду — это дать им исполниться. Почему должны мы дозволить людям страдать от бремени божественности коллективно, как того хотят акселеристы, когда на деле мы даруем им его индивидуально, когда они его заслужат? На шестидесятом году каждый из них проходит через Палаты Кармы. Его судят, и если он вел себя хорошо — соблюдал правила и запреты своей касты, должным образом почитал Небеса и прогрессировал интеллектуально и морально, — то человек этот воплотится уже в высшей касте и так со временем сможет добиться даже и самой божественности, перебраться на жительство сюда, в Град. В конце концов каждый получает свой десерт — исключая, разумеется, несчастные случаи, — и тем самым каждый человек, а не скоропалительно объединенное в единое целое общество может наследовать божественность, которую амбициозные акселеристы желали разметать, как бисер, перед каждым, даже и перед тем, кто к этому совсем не готов. Так что теперь ты видишь, что позиция эта была отвратительно нечестной и пролетарски ориентированной. Чего они на самом деле хотели, так это понизить требования к наделяемым божественностью. Требования эти по необходимости весьма строги. Вот ты дала бы силу Шивы, Ямы или Агни в руки ребенку? Нет, если ты не сошла с ума, то не дала бы. Нет, если ты не желаешь, проснувшись однажды поутру, обнаружить, что мир более не существует. Вот в чем крылась ошибка акселеристов, и вот почему были они остановлены. Теперь ты знаешь об акселеризме все… Э, да тебе, кажется, от жары невмоготу. Давай я развешу твою одежду, пока готовится очередное питье… Отлично… Ну вот, так на чем же мы остановились, Майя? А, да — жучки в пудинге… Итак, акселеристы объявили, что все, мною только что сказанное, было бы чистой правдой, если бы система не была коррумпирована. Они клеветали на неподкупность тех, кто санкционировал инкарнации. Некоторые дерзали даже заявить, что Небеса полны бессмертных аристократов, своевольных гедонистов, играющих с миром, как с игрушкой. Другие посмели заявить, что лучшие из людей никогда не добиваются божественности, но встречают в конце концов истинную смерть или же оказываются инкарнированными в одну из низших форм жизни. Кое-кто из них даже заявил бы, пожалуй, что такие, как, например, ты сама, были выбраны для обожествления только потому, что изначальные твои стать и облик возбудили любознательность какого-то похотливого божества, а не из-за остальных твоих очевидных добродетелей, милая моя… О, а ты вся в веснушках, а?.. Да, вот это и проповедовали трижды проклятые акселеристы. И со стыдом должен я признать, что все эти идеи и обвинения поддерживает
отец моего духа. Ну что поделаешь с таким наследием, ну как не полюбопытствуешь о нем? Он знавал дни великих побед, а сейчас — последний великий раскольник, последняя угроза единству богов. Хоть он, очевидно, и представляет зло, но он — могучий герой, этот отец моего духа, и я уважаю его, как издревле уважали силы отцов своего тела… Теперь ты озябла? Ну-ка дай-ка… Вот… Вот… и вот… Ну же, сотки нам теперь иллюзию, моя красавица, в которой мир вокруг нас будет свободен от подобного безумия… Теперь сюда. Повернем здесь… А теперь да будет здесь, в этом убежище, новый Рай, моя влажногубая зеленоглазка… Что же это?.. Что же превыше всего во мне в этот миг?.. Правда, моя любовь, — и искренность — и желание разделить…
Ганеша, поставщик богов, прогуливался с Шивой по лесам Канибуррхи.
— Владыка Разрушения, — сказал он. — Как я понимаю, ты вот-вот начнешь репрессии против тех в Граде, кто откликнулся на слова Сиддхартхи более чем ухмылкой.
— Конечно, — промолвил Шива.
— Поступая так, ты понизишь его КПД.
— КПД? Объясни, что ты имеешь в виду.
— Убей-ка мне вон ту зеленую птаху на самой верхней ветке.
Шива взмахнул своим трезубцем, и птица упала с дерева.
— А теперь убей его супругу.
— Я не вижу ее.
— Тогда убей любую другую из их стаи.
— Но я не вижу ни одной из них.
— И теперь, когда он лежит мертвым, и не увидишь. Ну так вот, ударь, если хочешь, по первому же, кто внимает словам Сиддхартхи.
— Я понял, что ты имеешь в виду, Ганеша. Он погуляет на воле. Пока что.
Ганеша-богодел разглядывал джунгли вокруг себя. Хоть он и прогуливался по царству призрачных кошек, он ничего не боялся. Ибо бок о бок с ним шел сам Владыка Хаоса, а Трезубец Разрушения вселял в него спокойствие.
Вишну Вишну Вишну смотрел на смотрел на смотрел на Брахму Брахму Брахму.
Они сидели в Зеркальном Зале.
Брахма разглагольствовал о Восьмеричном Пути и прославлял нирвану.
Выкурив подряд три сигареты, Вишну прочистил наконец горло.
— Да, Владыка? — откликнулся Брахма.
— Могу ли я поинтересоваться, к чему сей буддистский трактат?
— А ты не находишь его впечатляющим?
— Не особенно.
— Ты лицемеришь.
— Что ты имеешь в виду?
— Учитель все-таки не может не выказывать хоть каплю заинтересованности в своем собственном учении.
— Учитель? Учение?
— Конечно, Татхагата. К чему было бы иначе Богу Вишну воплощаться в наше время среди людей, кроме как ради обучения их пути просветления?
— Я?..
— Привет тебе, реформатор, искоренивший из людских умов страх перед подлинной смертью. Те, кто не возрождаются среди людей, отправляются отныне в нирвану.
Вишну улыбнулся.
— Лучше вместить, чем в борьбе истребить?
— Почти эпиграмма.
Брахма встал, поглядел на зеркала, поглядел на Вишну.
— Как только мы избавимся от Сэма, ты станешь настоящим Татхагатой.
— А как мы избавимся от Сэма?
— Я еще не решил, и я готов прислушаться к чужому мнению.
— Могу ли я предложить, чтобы он воплотился вороном?
— Можешь. Но кто-нибудь другой может захотеть, чтобы ворон перевоплотился в человека. Я чувствую, что у него есть сторонники.
— Хорошо, у нас вполне достаточно времени, чтобы рассмотреть эту проблему. Теперь, когда он на попечении Небес, нам нет нужды спешить. Я изложу тебе свои мысли по этому поводу, как только они у меня появятся.
— Ну хорошо, тогда на сегодня достаточно. Они они они вышли вышли вышли из из Зала. Вишну прошел через Сад Радостей Брахмы, и, когда он выходил из него, на смену ему ступила под сень деревьев Госпожа Смерть. Она обратилась к восьмирукой статуе с виной, и та тронула струны. Услышав музыку, подошел Брахма.
— Кали! Прекрасная леди… — объявил он.
— Могуществен Брахма, — ответствовала она.
— Да, — признал Брахма, — столь могуществен, сколь пожелает. А ты так редко навещаешь меня здесь, что я несказанно обрадован. Прогуляемся среди цветов и поговорим. Как красиво твое одеяние.
— Благодарю.
И они пошли по дорожке среди цветов.
— Как идут приготовления к свадьбе?
— Нормально.
— Вы проведете медовый месяц на Небесах?
— Мы планируем его подальше отсюда.
— Можно ли узнать где?
— Мы еще не договорились.
— Время проносится, как на крыльях ворона, моя дорогая. Если хотите, можете на какое-то время обосноваться с Высокородным Ямой у меня, в моем Саду Радостей.
— Благодарю, Создатель, но это слишком роскошное место, чтобы два разрушителя могли коротать здесь время и чувствовать себя непринужденно. Мы подыщем для себя что-нибудь подходящее снаружи.
— Как пожелаешь, — он пожал плечами. — Что еще отягчает твои думы?
— Что с так называемым Буддой?
— Сэмом? Твоим старым любовником? А что с ним, в самом деле? Что бы ты хотела про него знать?
— Как его… Что будет с ним?
— Я еще не решил. Шива предложил немного подождать, прежде чем предпринять что-либо. Тем самым мы сумеем оценить степень его воздействия на небесную общину. Я решил, что Вишну станет впредь Буддой, — в исторических и теологических целях. Что касается самого Сэма, я готов выслушать любые разумные предложения.